И.Шварц-Растрелли виолончельный квартет – Элегия.
СВО стала моментом истины для деятелей культуры. Кто-то из них после начала спецоперации сбежал за границу. А кто-то вернулся из-за границы на Родину. Среди таких — всемирно известный квартет виолончелистов “Растрелли”. Он был создан больше 20 лет назад в Германии. Но после начала СВО русским музыкантам поставили гнусное условие. Руководитель квартета Кирилл Кравцов рассказал Царьграду, как стать музыкантом и не предать Родину.
ВЛАДЛЕН ЧЕРТИНОВ
Кирилл Кравцов – сын выдающегося аккордеониста Николая Кравцова, усовершенствовавшего этот музыкальный инструмент. В 1996 году виолончелист Кирилл, будучи восходящей звездой, уехал учиться в Германию по культурному обмену между Санкт-Петербургской консерваторией и Штутгартской высшей школой музыки:
“Уехал, потому что упёрся в потолок и искал новых знаний, а в России тогда не было ни нот, ни аудиозаписей, страну не развивали, а грабили.”
В Германии он женился на русской немке, в 9 лет покинувшей СССР, выиграл престижный музыкальный конкурс и был приглашён в лучший камерный оркестр страны. А потом создал из русских музыкантов, своих учеников, первый в мире виолончельный квартет, который за годы своего существования дал больше 2,5 тысячи концертов в 32 государствах. Выступал со многими звездами, да и сами музыканты Rastrelli Cello Quartet стали мировыми звездами.
Царьград: Ваши родители, выбрав для вас именно виолончель, видели сына на вторых ролях в музыке?
Кирилл Кравцов: Уровень музыкальной культуры в СССР и статус музыканта были намного выше, чем сейчас. Конкуренция была безумная, и многие родители мечтали не о том, чтобы их ребёнок стал солистом, а о том, чтобы просто попал в оркестр и жил хорошо. Границы были закрыты, а большинство артистов, занимавшихся классической музыкой, выезжали за рубеж.
Кто тогда был выездным? Спортсмены, артисты балета и музыканты. Помимо уважения в обществе и хорошей зарплаты, они имели ещё и доступ к материальным благам Запада.
Музыканты, например, привозили с гастролей в денежном эквиваленте двое жигулей. Везли сеточки для волос для сна, которые были здесь в дефиците. Очень выгодный товар – ничего не весил, можно было весь чемодан ими набить, а стоили они у нас дорого. Чемодан сеточек обменивали на жигули.
– В чем главная проблема сегодняшней музыки?
– В том, что многие музыканты, которые выступают на сцене, – не те, за кого себя выдают. Им нечего сказать публике. Цель музыканта – не задавить зрителей безумно сложным произведением, которое он и сам не до конца понимает, но делает при этом умное лицо. Музыка – это больше, чем ноты.
Есть гениальный пианист Григорий Соколов, я был на пяти его концертах, и каждый раз он меня уводил в какие-то космические миры. Это правда, я вам клянусь.
Или другой пример: я был на концерте группы “Роллинг Стоунз”. 60 тысяч человек на стадионе, жара, четыре часа ожидания, все устали. Но потом вышли эти пять динозавров со страшными лицами (они и в молодости-то красавцами не были), и произошло что-то необъяснимое: они сыграли первый аккорд – и всё это море людей всколыхнулось, усталость исчезла. Это и есть настоящее. Тебя берут и уводят с собой. И не важно, рок это или классика.
Если какой-либо человек признается, что не понимает классическую музыку, это значит, что он просто не слышал настоящих музыкантов. Зритель может не знать, Шостакович это или Бетховен, сколько там частей, сколько скрипок в оркестре. Когда Теодор Курентзис дирижировал в Штутгарте 7-й симфонией Шостаковича, я вцепился в подлокотники кресла и час двадцать не мог руки разжать – страшно было. Так было сыграно, что я вживую видел немцев, которые в 1941 году шли на Ленинград, и наших, защищающих город. А ведь я слышал эту симфонию много раз в Петербурге и никогда не переживал ничего подобного.
– А у музыкальных инструментов есть душа?
– Конечно. Они живые, со своими характерами. Я год играл на виолончели 1680 года рождения, сделанной итальянским мастером Франческо Руджери. Она была настолько капризна, что хотела играла, а хотела нет. В одних и тех же условиях и в том же самом помещении вдруг теряла 40 процентов звука, а на следующий день он возвращался.
На немецком языке слово “виолончель” среднего рода, а на русском – женского. И это очень правильно. Когда мы в Германии выступали, я всегда говорил со сцены: “Какой средний род? Посмотрите на её формы”.
Сейчас я играю на единственной в мире виолончели. Это супербомбический инструмент, с которым я закончу свои дни. Его мне сделал мой близкий друг Габриэль Джебран Якуб – наполовину сириец, наполовину русский. Он сам виолончелист и скрипичных дел мастер, его называют современным Страдивари. Чтобы купить эту виолончель, мне пришлось продать другую, приобретенную в 1994 году – я играл на ней на конкурсе Чайковского. Так вот у меня до сих пор на душе горький осадок: продав эту виолончель, я будто женщину бросил, которая меня любила.
– Вы в одном из интервью сказали, что раньше мастерство виолончелистов, особенно в сравнении со скрипачами, оставляло желать лучшего.
– Наверное, я погорячился в том интервью. Мы ничего не знаем. У людей, особенно молодых, часто возникает ощущение, что предки были глупее и хуже них. В Канзасе есть музей одного корабля, затонувшего в 1861 году. Его засосало в ил, и все, что он перевозил, сохранилось. Он был снизу доверху набит вещами, необходимыми для колонистов, осваивавших новые земли, – от иголок до огромных пил. Этакий плавучий универмаг. Я смотрел на качество этих предметов и понимал, что тогда-то люди делали вещи, а не барахло, как сейчас. И поэтому вполне вероятно, что наши предки играли на разных инструментах лучше нас. Просто не было аудиозаписей – и мы не можем сравнить.
А как, например, играл Паганини, что такого происходило на его концертах, что католики обвиняли его в заключении договора с дьяволом, мы можем только догадываться.
– Вы 26 лет прожили в Германии…
– Я и сейчас там бываю наездами. В Германии пока живёт моя семья. Учатся дети, у жены своя собственная русская школа. А уехал я по простой причине. Когда началась СВО, у нас было в Германии запланировано 120 концертов. Мне поставили унизительное условие. Мне сказали: либо ты будешь перед каждым выходом на сцену говорить, что ты против Путина, и Россия – террористическое государство, либо мы 120 концертов отменим. Я сказал: “Отменяйте”.
В Америке нас, кстати, не запрещают, и никто не требует никаких политических заявлений. Овечкин в НХЛ играет – и мы будем играть, запланировано турне на 2025 год. Потому что для американцев это деньги, бизнес. А в Европе что-то сломалось в головах. Это какой-то геноцид. Примерно то, что при Гитлере было с евреями. Я спросил: “А звезду на одежду скоро нашивать? Только можно не жёлтую, а красную?”.
Я им сказал: “В блокадном Ленинграде люди от голода падали на улице, а в программе филармонии стояли Вагнер, Бетховен и Брамс. Вот они, советские люди, нормальные были, а вы ненормальные”.
В Германии из 120 только два концерта не отменили. Один организовал на своей площадке наш 82-летний поклонник. Сказал: “Хочу устроить концерт “Русская душа”. Я ему: “Уле, тебя съедят”. – “Нет, у меня всё будет хорошо”. Мы сыграли, был колоссальный успех – 15 минут стоячие овации.
Ощущение какого-то коллективного самоубийства
– Перед вами был выбор, уезжать из Германии или нет?
– А какой может быть выбор? Я русский человек и всегда буду со своей страной. Я им сказал: “У меня есть вопросы к моему правительству, но обсуждать их я буду не с вами”. У нашего квартета на этот счёт не было никаких сомнений. Мы тут же все вернулись сюда. И я счастлив, потому что сейчас здесь в сто раз лучше, чем там. Это не та Германия, в которую я когда-то приехал. Тех людей уже нет.
Теперь в Германии живут бессмысленные потребители продуктов и мигранты. Смотрю футбольный матч: это что, Швейцария с Германией играет? А швейцарцы и немцы-то есть на поле вообще? Это не расизм. Просто эти люди – не немцы, у них культурный код другой. Если с восточными немцами мы великолепно друг друга понимаем, потому что читали одни и те же книжки, можем поговорить о Пушкине и Толстом, о Гейне и Шиллере, то с западными и мигрантами не о чем разговаривать – они ничего не читали и не знают.
Как говорил один мой немецкий приятель, западные немцы – это американцы, которые живут в Германии и почему-то говорят на немецком языке. Последние 25-30 лет шёл промыв европейских мозгов американцами. Я, кстати, к ним хорошо отношусь, с удовольствием в США езжу на гастроли, очень много общаюсь с людьми, но в геополитике их олигархия творит страшные вещи.
– Полностью уничтожили немецкие традиции и культуру…
– Мы в Германии дочку перевели из одной гимназии в другую, потому что она до 12 лет ни одного стихотворения на немецком наизусть не знала. Это при Гёте, Гейне, Шиллере. Ничего из немецкой классики не читали. А читали переводную ахинею про какого-то непонятного персонажа, живущего в Нью-Йорке. Катастрофа. Слава Богу, сразу же стала проходить “Вильгельма Телля”. Но эта новая гимназия – редкое исключение, там хотя бы квалифицированные педагоги и достойные ученики со всего мира, которые изучают немецкую литературу и музыку. А в целом – полное стирание национальной культуры. Ощущение какого-то коллективного самоубийства. И то, что произошло после начала СВО, такое невозможно себе было представить в той Германии, в которую я когда-то приехал.