«Я — Куприн, и всякого прошу это помнить. На ежа садиться без штанов не советую». Так, по воспоминанию Бунина, в моменты гнева, запальчиво, по-звериному щуря и без того небольшие глаза, бормотал Александр Иванович своей обычной армейской скороговоркой, с ударением на последнем слоге.
Мемуаристы отмечали, что даже в ту, самую скверную его пору, когда издатели газет, журналов и сборников на лихачах гонялись за ним по ресторанам, где он любил кутить сутками напролет со случайными собутыльниками, и упрашивали его взять тысячерублевый аванс за одно только обещание «не забыть их со следующей вещью», Куприн и тогда, наряду с дерзкой запальчивостью, проявлял немало доброты, застенчивости, мальчишеской простодушности и веселости. Бывало, он, грузный, большелицый, в ответ на не понравившиеся ему слова кидал зловещим шепотом: «Геть отсюда сей же миг к чертовой матери!» А в следующую минуту уже отходчиво улыбался и смущенно приобнимал обиженного за плечи. Искренность была отличительной чертой этого великолепного, тонкого и глубокого новеллиста, которого можно назвать русским Мопассаном. Только в отличие от Мопассана веселости в нем было куда больше. И — наивности, простодушия, пусть даже порой наигранных, с которыми Куприн постоянно изъяснялся в своей любви к собакам, к цирку, к Дурову, к Поддубному и — к Пушкину, к Толстому, а еще к Киплингу.
С Киплингом его самого часто сравнивали критики, хотя это сравнение не совсем корректно, если не считать некой общности пути к писательству. Александр Иванович любил подчеркивать, что писателем стал случайно. Служил в полку возле австрийской границы. Службу бросил, но звание офицера считал самым высоким. Жил и охотился в Полесье. Потом за гроши писал, как он сам выражался, «всякие гнусности для одной киевской газетки». Ютился в трущобах среди всякого сброда… Говорил, рисуясь: «Долго кормился рассказишками, которые сбывал за сущие гроши, но легко», а писал «на лету, на бегу, посвистывая». Но при этом точно попадал благодаря своей огромной талантливости во вкус редакторов и читателей. Выйдя из полка, с неутомимой жадностью накинулся на книги и на жизнь… Удивительна та разница, которая была между тем, как Куприн жил, и как писал в зрелую пору. Ведь сильно пил он всегда, умудряясь сохранять полную противоположность между своим житейским существованием и писательством.
Пытаясь объяснить феномен Куприна, ссылаются на «стихийность», «непосредственность» его произведений, на ту «первичность» переживаний, которыми они пленяют. Это так, но и не совсем так. Как, впрочем, и утверждения об отсутствии двойственности в нем и в его героях. Что представляется бесспорным в творчестве замечательного русского писателя, столь быстро в силу художественного дара набившего руку в литературном мастерстве, — так это «теплая доброта Куприна ко всему живущему», «купринское благословение всему миру». Вот чем отличаются его «Конокрады», «Болото», «На покое», «Река жизни», несравненные «Штабс-капитан Рыбников», «Гамбринус» и пронзительный «Поединок».
Александр Иванович Куприн родился 26 августа 1870 года в Наровчатове, уездном городе Пензенской губернии. Его отец, потомственный дворянин Иван Иванович Куприн, служил чиновником и умер через год после рождения сына. Мать, Любовь Алексеевна Кулунчакова, происходила из рода татарских князей. Похоронив мужа, она переехала в Москву, где прошли годы детства и отрочества будущего писателя. В шесть лет он был отдан в московскую Разумовскую начальную школу, окончив которую, поступил во Вторую московскую военную гимназию. Затем было Александровское военное училище. Учеба там впоследствии была описана Куприным в повести «Кадеты» («На переломе») и в романе «Юнкера». В 1890 году Александр Иванович в чине подпоручика был выпущен в 46-й Днепровский пехотный полк, стоявший в Подольской губернии. Армейская молодость дала писателю богатый материал для литературного творчества, но принесла в жизни мало радости, огрубив и приучив к вину.
В 1893–1894 годах в журнале «Русское богатство» появились его повесть «Впотьмах» и рассказы «Лунной ночью», «Дознание». Военная тема в этих ранних произведениях Куприна сразу приобретает трагический оттенок, накладываясь на любовные переживания героев. Примечательно, что повесть «Впотьмах» была экранизирована в 1915 году под названием «Гувернантка». А в 1993 году к ней обратился в двухсерийном фильме «Желание любви» отечественный кинорежиссер В. Георгиев. Первый успех окрылил молодого автора, и он продолжил освещать неприглядные армейские будни в рассказах «Ночлег», «Ночная смена», «Поход». Уверовав в свою литературную будущность, Куприн в 1894 году выходит в отставку и переезжает в Киев, не имея, в сущности, никакой гражданской специальности. Потому пускается в странствия по России, перепробовав по пути уйму профессий и жадно впитывая жизненные впечатления, из которых родятся потом его чудесные рассказы и повести.
Первыми ласточками, предвестниками широкой известности писателя стали рассказы «Лесная глушь» и «Оборотень», но, главным образом, повести «Кэт» («Прапорщик армейский») и знаменитая «Олеся», опубликованная в газете «Киевлянин» в 1898 году. По признанию Куприна, то была одна из его самых любимых вещей. Повесть посвящена трагической любви городского барина Ивана Тимофеевича к юной девушке Олесе, живущей в избушке на окраине глухого Полесья, куда судьба на целых шесть месяцев забросила героя. В селе диковатую «лесную» девчонку, указавшую заблудившемуся в лесу барину дорогу к дому, считают ведьмой и жестоко избивают, когда она приходит на службу в церковь. Ночную грозу с градом, побившим урожай, крестьяне приписывают ее козням и винят за связь с ней заезжего Ивана Тимофеевича. Повесть была переведена на европейские языки и также удостоилась экранизации в раннем русском кинематографе. В 1958 году по мотивам этого произведения Куприна был снят шведско-французский фильм «Колдунья», где блестяще сыграла звезда экрана русского происхождения Марина Влади. В Советском Союзе картина пользовалась бешеным успехом, прическа «а ля Марина Влади» вошла в моду. Актрисой тогда пленился и Владимир Высоцкий, чьей женой она позднее стала.
Добавим, что как бы ответом на эту картину явилась советская лента 1971 года «Олеся» режиссера Б. Ивченко, в которой главную роль исполнила незабываемая Людмила Чурсина. Захватывающая история любви неграмотной деревенской девушки-колдуньи и городского интеллигента, столь проникновенно рассказанная А. Куприным, продолжает волновать воображение читателей.
«Любовь Куприна к человеку проступает, — как замечал К. Паустовский, — почти во всех его повестях и рассказах, несмотря на разнообразие их тем и сюжетов». Прямо и открыто он редко исповедовался на страницах своих книг в этой любви. Но каждым вышедшим из-под его пера произведением страстно призывал к человечности. После выхода нашумевшей повести Александр Иванович продолжал вести жизнь странствующего бытописателя. Ненасытная тяга ко всему новому, а подчас и житейская необходимость заставляли его браться за занятия, не имевшие к литературе никакого отношения. Кем только не приходилось ему быть! И грузчиком, и коммивояжером, и актером бродячего театра, и репортером киевских и одесских газет. Колоритный очерк «Молох» он написал на материале своей работы в кузнечном цеху Юзовского завода, выразив в очерке всю ненависть к капитализму и сочувствие рабочим, обреченным на каторжный труд и полунищенское существование …
Отдохнуть от непрерывных скитаний он порой приезжал к сестре в Сергиев-Посад. Ее сын, Г. Можаров, оставил о Куприне интересные воспоминания. «С его приездом наше мирное провинциальное житие сразу преображалось, приобретало новые краски, новый ритм. Он привозил с собой ворох литературных и прочих новостей, огромный запас дорожных впечатлений, всевозможных историй, каламбуров, анекдотов… В моих детских воспоминаниях с представлением о Куприне неразрывно связывается спорт. Человек могучего телосложения и атлетической силы, Куприн занимался почти всеми видами спорта — вплоть до французской борьбы… Помню, как однажды он правой рукой «выжал» на ладони (как атлеты выжимают гири) мою мать — женщину весьма солидную и увесистую. В другой раз с увлечением рассказывал о том, как ему пришлось бороться шутки ради со своим зятем — лесничим. Тот по сравнению с ним был настоящий гигант…»
Резкий перелом в жизни Куприна наступил вслед за его встречей с Буниным, которая переросла в большую личную дружбу. Бунин ввел молодого собрата в круг питербургской литературной богемы, познакомил с Чеховым и Горьким, привел в квартиру крупной издательницы А. Давыдовой. Ей тогда нездоровилось, и она попросила принять гостей свою младшую приемную дочь двадцатилетнюю Машу. Вскоре Куприн как-то неприметно для себя оказался в роли ее жениха, и спустя четыре месяца они обвенчались. Ходившие об избраннике Марии самые неблагоприятные слухи не отвратили от него серьезно увлекшуюся им девушку. Мать Куприна очень обрадовалась женитьбе сына, надеясь, что теперь он покончит со скитальческой жизнью, и благословила молодых иконой Александра Невского, заказанной при рождении будущего писателя. Материнским мечтам, увы, не суждено было сбыться. Единственным ребенком от первого брака Александра Ивановича стала дочь Лидия, а сам брак продлился всего пять лет, распавшись в 1903 году.
В тот период круг литературных знакомств Куприна существенно расширился благодаря тому, что ему доверили возглавить отдел беллетристики популярного столичного «Журнала для всех». Тогда же увидели свет одни из его наиболее популярных рассказов «Болото», «Конокрады», «Белый пудель». Одобрительный отзыв Льва Толстого, высшего арбитра для творческой интеллигенции тех лет, окрылил набиравшего широкую известность прозаика. Толстой ставил ему в заслугу, что он, «новый писатель», пользуется «старыми методами». В его произведениях находили перекличку с Горьким, да он и сам стремился «не отстать» от глашатаев демократических идей, уверенных в своем понимании будущности России. Товарищество «Знание» издало сборник повестей и рассказов Куприна, а сам он сблизился с кругом авторов этого социально ориентированного издательства и перенял их «направление», что не лучшим образом сказалось на прозе писателя. Некоторую наивность идеологических построений, не свойственных природе его таланта, Куприн изживал в таких по-настоящему остро критических шедеврах, как рассказ «Штабс-капитан Рыбников» и повесть «Поединок».
Читать Куприна легко, а писал он трудно, по многу раз переделывая написанное, откладывая и вновь возвращаясь к нему. Так произошло и с повестью «Поединок». В ней писатель серьезно, убедительно отдает дань росту массовых революционных настроений после трагических событий русско-японской войны, окончившейся поражением России и выявившей всю гнилость и недееспособность царского режима. Беспросветность захолустной гарнизонной жизни, которую автор познал на личном опыте, показана им во всех психологических подробностях и вызывает сочувствие к судьбе центрального персонажа, слабого и безвольного поручика Ромашова. Даже если бы Куприн написал только эти две вещи, он, безусловно, вошел бы в «золотой фонд» отечественной литературы. А ведь впереди у него были еще и «Гамбринус», и «Гранатовый браслет»…
Постепенно петербургский «черный туман», как выражался Александр Иванович, начал «поглощать творческие и жизненные силы» писателя, в чем он сам признавался. Ежегодные поездки в Крым с женой оказались необходимы ему не только по состоянию здоровья, но и по состоянию духа. Там ему особенно пришелся по душе рыбацкий поселок Балаклава. Вскоре он стал обладателем небольшого участка земли возле живописной бухты, закрытой горами, и близко сошелся с тамошним «древним греческим населением», представителей которого запечатлел в рассказе «Листригоны». Его по-прежнему тянуло к простым людям. Бунин вспоминал, что «Куприн даже в те годы, когда мало уступал в российской славе Горькому, Андрееву, нес ее так, как будто ничего нового не случилось в его жизни… Слава и деньги дали ему, казалось, одно — уже полную свободу делать в своей жизни то, чего левая нога хочет, жечь с двух концов свою свечу, посылать к черту все и вся».
В Балаклаве летом 1905 года Куприн стал свидетелем жестокого подавления восстания матросов на крейсере «Очаков» во главе с легендарным лейтенантом Шмидтом. Это событие он правдиво описал в очерке, за который по приказу вице-адмирала Чухнина, командовавшего расстрелом мятежного крейсера, был выслан из Севастополя и вернулся в тяготивший его Петербург. А там следствие по его делу продолжилось и на следующий год. В конце концов суд назначил писателю на выбор штраф в 50 рублей или домашний арест под наблюдением городового. Куприн выбрал второе. На этом, собственно, его революционная деятельность закончилась.
Надо сказать, что интерес к революции пошел на спад во всем обществе. Наступило смутное время реакции, «года глухие», по определению А. Блока. Кризисным временем они стали и для Александра Ивановича, оказавшегося на перепутье, как в творческом, так и в личном плане. Его отношения с женой, Марией Карповной, стали портиться. Будучи человеком ярким, умным, она, в силу своей эмансипированности, просто не сумела создать мужу домашний уют, в котором тот так нуждался, возвращаясь из дальних странствий. Александр Иванович ставил ей в вину и то, что жена не занималась их ребенком. Понятное дело, и сам он мало подходил на роль идеального супруга светской женщины. Его новой избранницей оказалась Елизавета Морицовна Гейнрих. Первая жена Куприна называет ее в воспоминаниях «подругой детства». В собственной семье девочке приходилось несладко. Отец, венгр, бежавший с родины после революции 1848 года и осевший в России, женился на русской, которая родила ему 12 детей — десять сыновей и двух дочерей. Лиза — младшая. Домашним учителем в их семье был ссыльный писатель В. Короленко, у которого с ней возникла любовная связь. Впоследствии она ушла из отчего дома, сделалась актрисой, свела знакомство с другим писателем, Д. Маминым-Сибиряком, и стала его гражданской женой.
После смерти матери при очередных родах Лиза воспитывалась в доме старшей сестры. Однако отношения с отчимом у девушки не сложились. Она несколько раз сбегала из дома, то в редакцию «Журнала для всех», то в цирк, куда собиралась поступить, а, повзрослев, уехала сестрой милосердия на русско- японскую войну. Вернувшись с войны, Лиза познакомилась с Куприным. Завязался бурный роман, хотя Елизавета Морицовна, по словам дочери Ксении, меньше всего хотела разрушить чужую семью и даже порывалась опять бежать. Любовь к Лизе вдохновила писателя на создание едва ли не самого поэтичного своего произведения — повести «Суламифь», созданной по мотивам библейской Песни Песней царя Соломона и стилизованной в духе ее поэтики.
В марте 1907 года Александр Иванович развелся с первой женой и окончательно соединил судьбу с Елизаветой Морицовной. Через год у них родилась дочь. Расторгнув брак с Марией Карповной, Куприн благородно оставил ей дом и участок земли в Балаклаве, а также право на издание всех своих опубликованных ранее произведений, поэтому в первые годы второго брака вновь испытывал денежные затруднения. Жил он тогда с новой семьей в Гатчине, где снимал дачу. Затем переехал в Одессу. И там по-прежнему был верен себе. Поднимался в воздух на аэростате вместе с одним из первых русских покорителей неба С. Уточкиным, в водолазном снаряжении опускался на морское дно, совершил полет на аэроплане со знаменитым цирковым борцом и пилотом-любителем И. Заикиным. Полет окончился аварией, и очерк «Мой полет» Куприн написал в основном , чтобы защитить незадачливого летчика от обвинений. Очерк, правда, заканчивался словами: «Что касается меня — я больше на аэроплане не полечу». Тем не менее, отважный искатель приключений полетел, и еще не раз, — уже в Гатчине, обосновавшись там с 1911 года. За год до того был написан бесспорный шедевр купринской прозы — знакомая, думается, всем и каждому повесть «Гранатовый браслет», поэтизирующая самоотверженность всепоглощающей, жертвенной любви.
Много сил и времени отдавал Александр Иванович воспитанию любимой дочери, размышлял в творчестве над участью подрастающих поколений. Своего рода предостережением юношеству задуман им был роман «Яма» о несчастных обитательницах публичных домов, который критиковали за излишний натурализм. «Из мглы всплывает ярко \\ Далекая весна, \\Тишь гатчинского парка \\ И домик Куприна». Так замечательно сказал в стихах о временном пристанище писателя Саша Черный. Александру Ивановичу шел уже пятый десяток, а своего семейного очага у него все не было, хотя желание иметь его не пропадало у Куприна никогда. И вот, наконец, такая возможность появилась. В кредит был куплен небольшой дом на Елизаветинской улице, и писатель обустроил его по своему вкусу.
В эти годы меняется и мировоззрение Куприна. Бунтарский дух, былая революционность уступают место здоровому консерватизму. Соответственно, изменения претерпевает также в рассказах и повестях писателя образ России, увы, не всегда в художественно лучшую сторону. Перемена мировоззрения Куприна наиболее явственно проявилась в отношении к начавшейся Первой мировой войне, вызвав в его душе взрыв патриотизма (а ведь еще десять лет назад он столь презрительно отзывался о царской армии, в которой ему довелось служить). В своем доме Александр Иванович организовал маленький госпиталь на десять коек, а вскоре добровольцем поступил в военную службу — обучал обожавших его солдат, временно командовал ротой. Однако годы и невоздержанный образ жизни сказывались — служба давалась писателю тяжело. В результате он заболел и попал в госпиталь. Выписавшись, работал одно время в киевском комитете Российского земского союза (помощь фронту), не выдержал канцелярщины и бухгалтерских отчетов, попробовал себя в качестве военного корреспондента и вернулся домой.
Февральскую революцию Куприн принял с энтузиазмом. Сотрудничал в газетах, писал статьи, хлопотал то за цирковых зверей, которых плохо кормили, то за понапрасну обвиненных новой властью интеллигентов, то за подростков, заподозренных в заговоре… В политике разбирался слабо и действовал по велению сердца, не преследуя никаких определенных целей. После Октября пытался продолжать свою общественную деятельность, но быстро понял, что страна движется куда-то не туда.
«Тогда все, кто могли, занимались огородным хозяйством, — писал он, — а те, кто не могли, воровали овощи у соседей». Куприн конечно «мог», более того — любил это занятие и гордился плодами своего огорода. Он смог бы вынести и складывавшийся убогий советский быт, и чуждую ему социалистическую идеологию, но появились основания (вероятно, беспочвенные) полагать, что его внесли в расстрельные списки. Вот почему после взятия Юденичем Гатчины и последовавшего затем отступления Северо-западной армии белых под натиском красных Куприн вместе с семьей предпочел присоединиться к отступавшим частям и на долгие годы покинуть Россию.
В ноябре 19-го писатель и его семья оказались в Ревеле, затем, получив финскую визу, перебрались в Гельсингфорс (Хельсинки). «…Мы поняли, насколько мы были оборваны и неприглядны», — вспоминал Куприн тогдашние чувства на мраморных ступеньках лестницы центральной гостиницы «Фения», где они обычно останавливались до революции. «Никогда еще, подолгу бывая за границей, я не чувствовал такого голода по родине», — напишет он позднее друзьям. В Хельсинки семья прожила около полугода. Писатель сотрудничал в эмигрантской прессе, однако обстоятельства сложились так, что надо было уезжать по одной из трех эмигрантских дорог: в Берлин, Париж или Прагу. Письмо Бунина из Парижа с приглашением приехать определило выбор. Там жизнь Куприных постепенно вошла в русло, но ностальгия не отпускала. Она, как писал Александр Иванович в очерке «Родина», только «потеряла остроту, стала хронической».
На чужбине Куприн пытался воссоздать гатчинский быт, жить в городе ему не хотелось. Сняли дачу, но оказалось, что чужая природа тоже не радует. Писатель говорил, что сирень пахнет керосином, и вскоре перестал копаться на клумбах и грядках. Когда стало ясно, что новой Гатчины не получится, Куприны вернулись в Париж и на десятилетие обосновались на бульваре Монморанси, неподалеку от Булонского леса. Эти места описаны в романе «Жанетта — принцесса четырех улиц» (1932), одном из немногих тогдашних произведений Куприна, посвященных русской эмиграции. В герое повести, профессоре Симонове, автор вывел себя. Тоска по родине и плохое знание языка, словно тюремными стенами, отделяют героя романа от французской действительности и «живого, нетерпеливого французского народа, не очень любящего иностранцев». При всем уважении к французским обычаям (не говоря уже о культуре!), Куприн ощущал их чужими и, не имея возможности физически вернуться в Россию, постоянно возвращался творческой мыслью, подобно своим товарищам по несчастью — выдающимся писателям Бунину, Шмелеву, Зайцеву. В его пронзительных литературных миниатюрах тех лет, таких, как «Ночь в лесу», «Вальдшнепы», «Ольга Сур», «Блондель», «Рыжие, серые, гнедые» прежняя Россия воскресает в мельчайших подробностях и выглядит утраченным Эдемом.
В Париже Александр Иванович неожиданно подружился с Бальмонтом, несмотря на все различие их творческих миров. Сближало этих двоих и нечто общее — авантюрность характера, тяга к приключениям, «стихийность». Проживший бурную и отнюдь не безгрешную жизнь, Куприн, тем не менее, сохранил какую-то детскую чистоту и веру в добро, которую зорко разглядел в нем мэтр символизма, посвятивший ему два стихотворения. «Как в России звук случайный, Шелест травки, гул вершин — Той же манит сердце тайной, Что несет в себе Куприн».
Чтобы хоть как-то поддерживать существование семьи, надо было напряженно работать, а сил старого писателя уже не хватало. К тому же он страдал нарушением мозгового кровообращения, у него ослабло зрение. При этом Куприн полностью охладел к эмиграции и к ее политическим устремлениям. «Последние новости» называл «Последними пакостями». От разговоров с посетителями быстро утомлялся и раздражался, уходил к себе в кабинет и запирался. Круг его общения неуклонно сужался. Грустное впечатление он производил и на Бунина. Дочь Куприна, Ксения, работала манекенщицей, снималась в кино и приобрела определенную популярность. Но ее успехи на этом поприще не могли обеспечить благосостояние семьи — почти все заработанные деньги ей приходилось тратить на туалеты, без чего невозможно было удержаться в профессии, тогда еще малоприбыльной.
Александр Иванович чувствовал, что конец его близок, и в 67 лет дал согласие на возвращение в СССР. Политику — советскую и антисоветскую — он воспринимал уже «издали» и не видел между ними особой разницы, сам же к политическим играм был более не способен. Вернувшись в Россию весной 1937 года, поддерживаемый под руки Куприн поцеловал вокзальный перрон и прожил еще чуть больше года. Душа его в этот последний период жизни оказалась наглухо запертой для посторонних глаз. У встречавшего их с женой главу Союза писателей Александра Фадеева он безучастно спросил: «А вы кто такой?» Ударом стало то, что дочь Ксения, обещавшая последовать за отцом, осталась во Франции. Остаток жизни писатель прожил в относительно приличных условиях и найдя в новой России массового читателя. В выигрыше оказался и тот мыслящий читатель, к которому вернулась, пусть и с цензурными купюрами, искрящаяся проза Александра Куприна..
Он скончался в ночь на 25 августа 1938 года от рака пищевода и был похоронен на Литераторских мостках Волковского кладбища в Ленинграде, рядом с могилой И.С. Тургенева. Куприн вернулся потому, что верил в возрождение России, верил в то, что Бог ее не оставит. И верил в неисчерпаемые духовные силы русского народа.
Источник: журнал “Смена” №6 2021г.
