Он достиг такой тонкости и поэтичности в изображении природы, что его работы воспринимаются как запечатленная на полотне задушевная мелодия. Недаром некоторые картины его были написаны под звуки осенних песен Чайковского. Чехов считал его величайшим пейзажистом XIX века. Горький сравнивал его живописные работы со стихами Бунина. Что ж, И.И. Левитан и впрямь открыл в русском пейзаже красоту, которую до него никто не видел. Он не прожил и сорока лет, но то, что он создал, — бессмертно. Полная испытаний и страданий личная жизнь великого живописца никогда не выплескивалась на его полотна. Напротив, чем грубее и беспощаднее были испытания, которые судьба посылала ему, тем лиричнее, мягче и светлее становились его полотна. И в этом их огромная притягательная сила.
Исаак Ильич Левитан появился на свет 18(30) августа 1860 года близ маленькой пограничной станции Вержболово Ковенской губернии в бедной, но интеллигентной еврейской семье. Дед его был раввином. Отец тоже окончил раввинское училище, но идти по религиозной стезе не захотел. Человек непоседливый и беспокойый, он за свою, в общем, недолгую жизнь успел сменить несколько профессий. Самостоятельно выучив французский и немецкий языки, работал переводчиком во французской фирме, строившей мост через Неман, служил кассиром на станции Ковно и даже библиотекарем в сельской читальне. Всеми силами он пытался вырваться из тисков бедности, но, несмотря на свою энергию и знания, не мог достойно содержать семью, в которой подрастали четверо детей. Мать была женщиной непрактичной. Реальную жизнь ей заменяла литература. Порой она забывала накормить детей и мужа, вместо этого с восторгом пересказывая им события из прочитанной книги или вдохновенно читая всем вслух.
Но ребятишки взрослели. Им уже недостаточно было занятий с отцом, приходившим со службы страшно усталым, мало и ежевечерних чтений матери. Родители понимали — детям нужна школа, атмосфера и культура большого города, и семья переехала в Москву. Отец целыми днями мотался по городу, давая уроки французского языка в богатых домах, но платили ему, увы, сущие гроши. Призрачная мечта об обеспеченной жизни таяла, как утренний туман на Москва-реке.
Единственно, что утешало и поддерживало старшего Левитана — это то упорство, с каким его дети старались приобрести знания. Дочери прилежно сидели за учебниками. Старший сын занимался в Училище живописи, ваяния и зодчества, и делал явные успехи в композиции. Младший, Исаак, учил французский и тоже мечтал о карьере художника. В тринадцать лет мечта его исполнилась — он сдал экзамены в yчилище и, наконец, стал студентом. С первых же дней учебы Исаак проявлял незаурядные способности.
Мать едва скрывала слезы, когда он показывал ей ящик с красками и две дюжины кистей — награду за «первые номера по художественным занятиям». Увы, ей не пришлось дожить до первых настоящих успехов своего любимца. В 1875 году ее унесла внезапная болезнь. Горе юного Левитана не знало границ, но впереди его ждали новые тяжелые испытания. Через два года эпидемия брюшного тифа свалила отца и самого Исаака. Их увезли в разные больницы. Когда исхудавший, ослабевший юноша вернулся в тесную квартиру на Солянке, он узнал страшную новость: отец не перенес болезни и умер. Семья осталась без главы, без всяких средств к существованию. Старшая сестра Тереза к этому времени уже вышла замуж, но ее муж коммерсант-неудачник очень бедствовал. Появились дети, а с ними еще бóльшая нужда.
Не желая быть сестре в тягость, Левитан ушел из дома. В свободные от занятий часы он бродил по улицам, а ночевал в училищных классах, в груде пыльных холстов или грязных лохмотьев реквизитных мастерских. Но оттуда его порой выгонял ночной сторож Земляникин, носивший прозвище «Нечистая сила». Впрочем, иногда у отставного солдата случались добрые минуты, и он оставлял бесприютного юношу ночевать в своей комнатушке и даже поил чаем.
Платить за учебу было нечем, и однажды в классе было объявлено, что Левитан должен покинуть занятия. Едва за ним успели закрыться двери, как товарищи единодушно решили собрать деньги, и еще до вечера необходимая сумма была внесена в канцелярию. На другой день Левитан произносил слова благодарности, они застревали в горле, он буквально захлебывался слезами. Исаака на несколько лет освободили от платы за учение, «ввиду крайней бедности и отличных успехов». Он занимался в пейзажной мастерской, руководимой выдающимся мастером А.К. Саврасовым, который относился к способному юноше с трогательной нежностью. В училище имя Левитана становилось все приметнее. За один из своих пейзажей он получил Малую серебряную медаль, и его зачислили на стипендию имени князя Долгорукова.
Впрочем, жизнь не переставала преподносить ему не очень приятные сюрпризы. Весной 1879 года после покушения на Александра II евреям было запрещено жить в Москве. Левитан, сестра и брат обосновались в Салтыковке. В училище приходилось ездить поездом. Денег катастрофически не хватало. Угнетала унизительность и неопределенность положения. Только природа, которую он любил до самозабвения, давала душевное спокойствие, лишь она не замечала нищеты и позировала ему как смиреннейшая из натурщиц. Особенно полюбилось Левитану работать в Сокольниках. Его картина «Осенний день. Сокольники», выставленная им на очередной ученической выставке в начале 1880 года, была куплена замечательным собирателем русской живописи П.М. Третьяковым, который чутко оценил не только достоинства картины, но и возможности ее автора.
Кстати, женская фигура, изображенная на полотне, была написана не самим Левитаном, а его приятелем по училищу Николаем Чеховым. Тот заметил, что аллея парка выглядит как-то пустовато без человеческой фигуры, и предложил свои услуги. (Позднее Левитан вернул товарищу «долг», написав небо на его картине «Мессалина».)
Шло время. Приближался срок окончания училища. Чтобы получить Большую серебряную медаль и сопутствующее ей звание классного художника, нужно было представить совету Училища картину. Полотно молодого живописца изображало пейзаж — поле с копнами сжатого хлеба. Желая выслушать авторитетное мнение о картине, прежде чем выставить ее на суд жюри, Левитан с трудом разыскал своего бывшего наставника Саврасова. К этому времени гениальный, но уже спившийся художник был уволен из училища и скитался где-то по ночлежкам. Посмотрев картину, автор бессмертных «Грачей» на обороте холста размашисто написал мелом: «Большая серебряная медаль». Однако другие профессора оценили дипломную работу Левитана иначе: картина была отвергнута. То ли полотно в самом деле не отвечало каким-то жестким академическим требованиям, то ли, что, скорее всего, профессоров просто обозлила оценка человека, изгнанного из училища, но продолжавшего навязывать им свое мнение, но Левитану даже не было предложено доработать картину, а предложение написать новую работу молодой художник в запальчивости отверг. Неопределенность тянулась несколько лет, пока в 1886 году Левитан не получил диплом «неклассного художника», с каковым и вышел в жизнь. Впрочем, к этому времени он уже был признанным живописцем, хотя продолжал жить по-студенчески бедно и скитался по меблированным комнатам.
Летом он уезжал на этюды, осенью возвращался в Москву, зимой писал декорации для частной оперы известного мецената Мамонтова. Постепенно Левитан стал одним из постоянных участников выставок Товарищества передвижников.
Николай Чехов познакомил Исаака со своим братом Антоном, и молодые люди очень сблизились. Их влекло друг к другу единство интересов, им нравились одни и те же книги, оба они любили в природе и элегию сумерек, и буйство закатов.
Особенно близко они сошлись весной 1885 года. Левитан поселился тогда в деревне Максимовка неподалеку от Нового Иерусалима. Рядом, в имении Киселевых Бабкино, сняла флигель дружная семья Чеховых. Это была очень трудная весна для Левитана. Он потерял веру в свое призвание, не надеялся больше на свой талант, все сделанное казалось ему ничтожным. «С беднягой творится что-то неладное. Психоз какой-то начинается, — писал о нем Чехов их общему знакомому, — хотел вешаться!.. Взял его с собой на дачу и теперь прогуливаю. Словно бы легче стало».
Однако черная меланхолия, которой суждено было грызть художника всю жизнь, не отступала. Когда однажды обеспокоенные долгим отсутствием Левитана в Бабкино братья Чеховы отправились к нему в Максимовку, они застали художника совсем расклеившимся. Хозяева избы, которую он снимал, потихоньку сообщили Антону Павловичу, что «Тесак Ильич», как они величали своего постояльца, стрелялся. Под каким-то предлогом Чехов настоял на переселении Левитана в Бабкино.
Обитатели флигеля делали все, чтобы рассеять мрачное настроение художника. Охота, рыбалка, походы за грибами… Всевозможным шуткам и дурачествам не было конца. Атмосфера становилась все более теплой, и лишь новая неожиданная выходка Левитана нарушила спокойствие. Он уже давно ходил на этюды с Машей Чеховой, младшей сестрой Антона Павловича, которая робко пробовала свои силы в живописи. Левитан помнил Машу еще девочкой (она приходила к нему с Николаем) и был поражен тем, что она «стала совсем взрослая барышня». И теперь вся его глубокая, даже неистовая привязанность к семье Чеховых сконцентрировалась на этом юном существе. Однажды во время прогулки Левитан вдруг опустился перед ней на колени, и полились не очень связные бурные слова объяснения в любви. Пунцовая от смущения и волнения Маша убежала в дом. Целый день она провела в своей комнате, а потом состоялся ее разговор с Чеховым: «Ты, конечно, если хочешь, можешь выйти за него замуж, но имей в виду, что ему нужны женщины бальзаковского возраста, а не такие, как ты», — заявил ей брат.
Беспокойство Чехова по поводу судьбы сестры не трудно понять. При всех своих дружеских чувствах к Левитану, он имел серьезные основания сомневаться в том, что брак с художником принесет сестре счастье. Человек тонкой деликатной души, Левитан в то же время страдал явной неуравновешенностью, которую Чехов, как медик, не мог не ощущать. Были и другие причины. Трудная молодость во многом закалила Левитана, но и породила в нем почти болезненное стремление «показать себя», добиться успеха, что делало его уязвимым по жизни. Сомневался Чехов и в долговечности его чувства к Маше. Он понимал, что страстная натура художника будет брать свое, и приступы меланхолии он будет гасить не только неистовой работой, но и наслаждениями, в том числе любовными.
Несколько дней Левитан ходил по Бабкино мрачной тенью, но, в конце концов, друзьям удалось сгладить остроту его переживаний по поводу неудавшегося романа. Вскоре художник и Маша возобновили совместные прогулки, а воспоминания о пылком объяснении в любви подернулись грустной дымкой. Впрочем, для Левитана история неудачного сватовства не прошла бесследно. Никогда больше он уже не искал счастья семейной жизни.
Весной 1886 года Левитан впервые отправился в Ялту, в Алушту за новыми мотивами и впечатлениями. Поездка оказалась на редкость плодотворной, она высветлила его палитру и научила изображать солнце. На открывшейся вскоре выставке работы художника были быстро распроданы, две из них — «Сакля в Алупке» и «Улица в Ялте» — приобрел П.М. Третьяков.
Некоторые друзья опасались, что красоты юга заслонят перед художником неброскую прелесть северных российских пейзажей. Эти опасения оказались напрасными. Левитан еще с ученических лет мечтал попасть на Волгу. Ранней весной 1887 года его желание осуществилось. Правда, первая встреча особой радости художнику не принесла. «Разочаровался я чрезвычайно. Ждал я Волги, как источника сильных художественных впечатлений, а взамен она показалась мне настолько тоскливой и мертвой, что у меня заныло сердце, и явилась мысль: не уехать ли обратно?» — писал он Чехову. В Нижнем Новгороде он сел на пароход и поехал вниз по реке. Останавливался там, где понравится, но не задерживался подолгу на одном месте. Постепенно ему начинала открываться суровая красота Волги. И хотя при первом знакомстве с нею Левитан еще не увидел всех граней ее красоты, она покорила его и заворожила своей загадочностью. Зимой художник продолжал жить волжскими впечатлениями и нетерпеливо ждал новой встречи с великой русской рекой.
Примерно в это же время произошло довольно важное событие в его личной жизни. Он познакомился с Софьей Петровной Кувшинниковой, хозяйкой московского салона, где бывали известные актеры, художники и музыканты. Сама Софья Петровна, безусловно, была личностью неординарной. Знакомые художники писали ее портреты, ей посвящали стихи, ее имя упоминается в мемуарах современников. Она слыла весьма оригинальной и эксцентричной женщиной в духе Жорж Санд, но при этом сумела сохранить старомодную благовоспитанность манер. Молодому художнику льстило внимание этой женщины. Софья Петровна, начинающая художница, попросила Левитана направлять ее занятия, и он не смог ей отказать. Довольно скоро их отношения приобрели интимный характер. Левитан начал вести светский образ жизни. Он стал модно одеваться и выглядел чрезвычайно эффектно, имея огромный успех в обществе.
Весной 1888 года Левитан с Кувшинниковой (в компании с еще одним художником) снова отправились на Волгу. Спускаясь вниз по реке, они были поражены прелестью небольшого старинного городка Плес (слово «плес» означает часть реки от одного ее изгиба до другого, и оно нередко служило у бурлаков мерой пройденного пути). Художники надолго остановились здесь. Большинство шедевров, созданных Левитаном в этот период, либо рождались по плесским этюдам, либо были навеяны мотивами этого городка. «Знаешь, на твоих картинах появилась улыбка», — говорил ему Чехов.
На следующий год Левитан в третий раз посетил Волгу и снова остановился в Плесе, а затем впервые выехал в Европу. В Париже ему удалось посетить Всемирную выставку, и он восхищался представленными там работами Коро. Потом он направился в Италию и некоторое время работал там. Один из своих этюдов «Весна в Италии» он позднее подарил великой актрисе М.Н. Ермоловой в день ее юбилея.
В начале 1892 года в печати появился рассказ Чехова «Попрыгунья». Произведение это наделало много шуму. Его талантливость была одной из причин быстрой популярности. Почти сразу же начались поиски прототипов главных героев. Загадка была быстро решена. Читатели узнали в хорошенькой героине рассказа Софью Петровну. Сам Чехов с раздражением писал приятельнице: «Можете себе представить, одна моя знакомая, 42-летняя дама, узнала себя в двадцатилетней моей «Попрыгунье», и меня вся Москва обвиняет в пасквиле. Главная улика — внешнее сходство: дама пишет красками, муж у нее доктор, и живет она с художником». Антон Павлович несколько лукавил: он довольно близко подошел в описании своей героини к характеру Софьи Петровны, хотя и придал ему острую гротескность. Какие-то черты Левитана использованы и в образе художника Рябовского. Он говорил иногда слова, которые любил повторять Левитан, напоминал его манерами. Но это было лишь чисто внешнее сходство. Поначалу Левитан не нашел ничего оскорбительного в нашумевшем рассказе, но Софья Петровна смотрела на все это иначе, и, поддавшись ее влиянию, он написал Чехову гневное письмо. Попытка писателя объясниться не удалась: друзья серьезно и надолго поссорились.
В том же 1892 году Исаака Левитана ждало новое испытание. По приказу, подписанному Александром III, все евреи должны были оставить Москву к 14 июля. Он был уже признанным художником, гордостью России, но приказ распространялся и на него. Пришлось уехать в Болдино, а друзья и знакомые принялись хлопотать за него. Под давлением общественности, власти, наконец, разрешили художнику вернуться в Москву. В знак расположения и для прекращения толков, сам великий князь Сергей Александрович и великая княжна Елизавета Федоровна посетили его мастерскую. Левитан поспешил сообщить об этом в газеты и тем легализовать свое положение.
Лето 1893 года Левитан и Софья Петровна проводили в имении своих знакомых Ушаковых на озере Островно Тверской губернии. Страстный охотник Левитан целыми днями блуждал по окрестным лесам. Совершал он и более длительные путешествия. Во время одной поездки верхом он увидел на берегу небольшого озера церковь и заброшенное кладбище. Что-то трогательное, беззащитное и, вместе с тем, гордое было в этом пейзаже. И он сразу приступил к работе над полотном, в котором отражались драматизм и горечь переживаний, переполнявших его душу. Так родилась картина «Над вечным покоем».
Неподалеку от имения Ушаковых в густом сосновом бору раскинулась усадьба Горка помещиков Турчаниновых. Ее хозяйка, Анна Николаевна Турчанинова, прослышав о том, что у ее соседей гостит известный художник, приехала вместе с дочерями знакомиться. Анна Николаевна отличалась миловидностью, обладала тонким умом и вкусом, слыла интересной собеседницей. Левитан был очарован этой незаурядной женщиной. Эта встреча ускорила его разрыв с Кувшинниковой. Зимой они встречались не часто, порой Левитан даже избегал свиданий. Начались сцены ревности, слезы, истерики. Софья Петровна, которая когда-то заботливо помогала Левитану в трудные дни, теперь сама то и дело доводила его до приступов. В конце концов, разрыв стал неминуем. Впрочем, она не сразу потеряла надежду, продолжала писать ему, умоляла, укоряла его. Все это было больно и тягостно для обоих. Постепенно Левитан стал приходить в себя. Семья Турчаниновых прилагала все силы, чтобы художник мог вернуться к работе. Его пригласили в Горку, где он пробыл до глубокой осени. Они с Анной Николаевной стали близки. Уже грянули заморозки, когда Левитан возвратился в Москву, в свою квартиру в Трехсвятительском переулке с холстами, которые поразили друзей новизной и силой темперамента.
А в начале нового 1895 года произошло крайне важное для Левитана событие. Благодаря инициативе общей знакомой Левитана и Чехова юной Татьяны Щепкиной-Куперник, впоследствии известной поэтессы и переводчицы, друзья помирились. Щепкина привезла Левитана в Мелихово. Встреча была необычайно сердечной, ссора забылась как дурной сон. Снова наладился обмен письмами. Нужно сказать, что в переписке друзей всегда царил тон взаимного подтрунивания: «Ах ты, полосатая гиена, крокодил окаянный, леший без спины с одной ноздрей», — писал художник приятелю. Или: «Ну, голубчик, дружески жму Вашу талантливую длань, сумевшую испортить такую уйму бумаги». Они словно стыдились нежности, которую испытывали друг к другу, но изредка она все-таки прорывалась наружу: «Целую тебя в кончик носа и слышу запах дичи. Фу, как глупо, совсем по-твоему». Бывали, однако, и другие письма, тревожные, прямые призывы о помощи. Одно из таких писем Антон Павлович получил от друга в июне 1895 года. Тот писал из Горки: «Ради Бога, если только возможно, приезжай ко мне хоть на несколько дней. Мне ужасно тяжело, как никогда». А вскоре Чехову написала уже А.Н. Турчанинова: «…Обращаюсь к Вам с большой просьбой по настоянию врача, пользующего Исаака Ильича. Левитан страдает сильнейшей меланхолией, доводящей его до ужасного состояния. В минуту отчаяния он желал покончить с жизнью 21 июня. К счастью, его удалось спасти… Зная, как Вы дружны и близки Левитану, я решилась написать Вам, прося немедленно приехать к больному. Вы один можете спасти его и вывести из полного равнодушия к жизни, а временами бешеного желания покончить с собой». События в Горке, в самом деле, носили драматический характер. Старшая дочь Анны Николаевны, Варя, полюбила Левитана. Чем мог ответить на ее чувство художник? Ему было бесконечно жаль девушку, но прочесть ей назидательную проповедь он не решился. Ситуация все более запутывалась. В один из дней Варенька неожиданно предложила Левитану тайно бежать с ней. Он понял, что этому наваждению не будет конца, и в полном отчаянии, в страшном приступе меланхолии выстрелил себе в голову. По счастью, рана оказалась неопасной. После письма Турчаниновой Чехов поспешил к другу. Левитан встретил его с огромной радостью, сам вид Чехова действовал на него успокоительно. Обитатели Горки были покорены писателем. Напряженная атмосфера в доме немного разрядилась.
После того тревожного лета в Горку Левитан больше не ездил. С Анной Николаевной он виделся не часто — во время своих поездок в Питер, и ее — в Москву, но переписывались они регулярно. Анна Николаевна обожала Левитана, восхищалась им, но, будучи женщиной достаточно самоуверенной, считала себя вправе давать ему советы, вторгаясь в область, в общем-то, ей недоступную.
В марте 1897 года Левитану присвоили звание академика. Ему еще не было 37 лет, и, как прежде, на него заглядывались на улице, на выставках, в театре, но, увы, «страшная гостья» уже переминалась на пороге. Болезнь сердца, тяжелая, роковая подкрадывалась незаметно. Чехов понимал, что грозит его другу. Он поговорил с профессором, который осматривал Левитана, и в его дневнике появилась суровая запись: «Вечером был у профессора Остроумова, говорит, что Левитану не миновать смерти».
Консилиум врачей настоятельно советовал художнику ехать лечиться за границу. Австрия, Германия, Италия, Швейцария… Ванны и лечение оказали свое положительное действие, Левитану стало немного легче. И тут же — снова за кисти. Он поселился у подножья Монблана и восхищался величием ледников. Работать было все еще трудно. К тому же из России пришла горькая весть: заболел Чехов. Чахотка. Оба теперь знали, что каждый приговорен. Левитан не врач, но он понимал, что болезнь легких никого не щадит, и лечить ее еще не умеют. И все же сдаваться друзья не собирались. Чувство юмора в них было неистребимо. «Относительно благодарности за знакомство с тобою, о чем ты пишешь, то, если цари купят теперь на Передвижной картину мою, то 10 фунтов икры, считай, за мной», — писал Левитан другу.
Увы, Чехов остался без икры. Император Николай II не очень жаловал «поиски» в живописи. На одной из последних при жизни художника выставок он посетовал в присутствии автора на то, что тот стал выставлять незаконченные картины. — Ваше величество, я считаю эти картины вполне законченными, — ответил Левитан. Для такого ответа требовалось немалое мужество.
Сил у художника оставалось немного, но он с радостью принял должность профессора пейзажного класса в Училище живописи. К своим студентам Левитан проявлял особую любовь и заботу. Многие из них и учиться могли только потому, что он оказывал им материальную помощь, причем делал это необычайно деликатно и тактично. Как и все предыдущие годы, он часто бывал в доме Марии Павловны Чеховой, которая продолжала относиться к нему с неизменным участием и нежностью, а в конце 1899 года навестил вместе с ней А.П. Чехова, проживавшего в то время в Крыму. Как-то Мария Павловна уговорила его совершить небольшую прогулку в горы. Он одолевал подъем с ее помощью — она бралась за конец палки и тянула задыхающегося Левитана за собой. Они часто останавливались передохнуть, и во время одной из остановок Левитан не выдержал. «Marie! — с тоской произнес он. — Как не хочется умирать! Как страшно умирать, и как болит сердце…» Весной 1900 года Левитан иногда приезжал к своим ученикам в Химки, где они снимали маленькую дачу, и целыми днями работал на натуре.
Однажды он долго бродил по лесу, продрог и простудился. Болезнь сразу приняла опасный характер, наложившись на сильно изношенное сердце. И когда в начале мая Чехов навестил Левитана, его встревожило состояние больного. Он вернулся в Ялту, но покоя не находил, все время думал о своем близком друге. А тот уже метался в бреду. Врачи делали все возможное. В Москву приехала встревоженная Турчанинова и проводила возле художника бессонные ночи. Когда отступал жар и бред переставал мучить, Левитан мечтал о том, как он будет теперь писать. Словно тяжесть страданий открыла ему новый путь в искусстве.
Но надеждам не суждено было сбыться. 4 августа 1900 года Исаака Ильича Левитана не стало.
В мастерской осталось незаконченным самое большое полотно художника. Оно подписано: «Озеро». Но сам Левитан называл его «Русь». Он работал над ним самозабвенно. Этой ликующей по колориту картиной художник как бы прощался с Родиной. В ней — весь Левитан, итог его короткой, мучительной, яркой жизни.
Его похоронили на небольшом еврейском кладбище рядом с Дорогомиловским. Зная, как он любил флоксы, один из его друзей принес букет махровых бледно-розовых флоксов и положил возле гроба… В 1941 году прах великого художника был перенесен на Ново- Девичье кладбище.
Источник: журнал “Смена” №4 2016г.
