Церковь умирала. Ее доски сгнили, и ледяные северные дожди лили сквозь дыры в стенах и крыше. Глава бессильно склонилась набок, почерневшие нижние бревна утонули в пышных зарослях крапивы и иван-чая. А когда-то сюда приходили люди, пели высокими голосами, зажигали восковые свечи и читали молитвы. Но все это исчезло.
Потом из церкви сделали склад, потом клуб. Но исчезли и они, потому что не стало людей. Деревня умерла. И церковь одиноко доживала свой век в пустой неприветливой глуши. Но как-то раз здесь снова появились люди. Они бережно соединили разъезжавшиеся бревна и вычистили засиженное птицами нутро. И случилось невозможное: вернулась жизнь, потому что однажды личный выбор пришедших сюда людей стал их общим делом.
Вот уже восемнадцать лет добровольческий проект “Общее Дело. Возрождение деревянных храмов Севера” занимается сохранением деревянных храмов и часовен в Архангельской, Вологодской, Ленинградской, Костромской областях, Республиках Коми и Карелии. В рамках этого проекта, который организовал настоятель московского храма Преподобного Серафима Саровского в Раеве протоиерей Алексей Яковлев, состоялось 620 экспедиций. От разрушения были спасены 192 храма.
Вместе с четырьмя волонтерами “Общего Дела” я прошла их личными дорогами, чтобы понять, что привело моих собеседников к деревянной часовенке на земле и невидимому храму в душе.
Ирина Евгеньевна Спивак, доброволец проекта
ИРИНА: “СЕВЕР МЕНЯ ЗАЧАРОВАЛ”
“Я — инженер-строитель, преподаю в Воронежском государственном техническом университете, веду различные дисциплины по курсу “Технологические процессы в строительстве”. Рассказываю своим студентам, как грамотно построить любое здание из современных материалов и конструкций. Но в детстве, задолго до того, как начала разбираться в кирпиче и бетоне, я каждое лето проводила в заповеднике под Воронежем. Там была замечательная турбаза с уютными деревянными домиками в сосновом лесу на берегу извилистой речки. В моей жизни было много дерева, я его с детства любила. И когда этого теплого материала вдруг не стало рядом, заскучала по нему. Поэтому я с радостью откликнулась на волонтерский проект, который занимался спасением деревянной храмовой архитектуры. Много лет не могла найти единодушную команду, которая делала бы это последовательно и профессионально. Пока однажды в радиопередаче не услышала про “Общее Дело”. Позвонила, и меня пригласили в экспедицию. Я предполагала, что расскажу о своем опыте реставрации деревянных храмов студентам. Поэтому в тот год выбрала самый сложный и самый удаленный объект — храм Святых Афанасия и Кирилла Александрийских в деревне Окуловская Архангельской области. Чтобы добраться туда из Воронежа, я сменила три поезда, а потом еще пять-шесть часов тряслась на “буханках” по бездорожью.
Моим первым открытием в экспедиции стала необыкновенная северная природа. Я — человек теплолюбивый и южный, поэтому никогда не думала, что Север может так зачаровать. Огромное небо, которое будто лежит на земле. Дикая природа, медведи бродят в шаге от нашего лагеря, тайга с множеством грибов и ягод. И над всем этим — над просторами, над зарослями иван-чая на месте бывших деревень, над далекими лесами — парит храм. Потом я была в семи экспедициях. Специально старалась выделить время летом, чтобы, как только в институте закончится защита дипломов, присоединиться к команде.
С моей легкой руки в экспедиции оказался и один из наших студентов. Как-то накануне очередного отъезда я принимала зачет, и выяснилось, что один из слушателей не посещал занятия — на зачете увидела его в первый раз. В качестве нагрузки к билету за прогулы дала ему листовку с телефоном “Общего Дела”. И шутя взяла с него слово: раз он не ходит на лекции по архитектуре, пусть съездит на Север, отработает незаслуженную оценку и поможет благому делу. “Запросто”, — ответил он. Я не поверила. До этого я предлагала присоединиться к “Общему Делу” другим студентам, но дальше обещаний с их стороны дело не шло. На этом мы и расстались. Свой зачет Михаил — так звали прогульщика — получил, и я про него забыла. А когда уже ехала в экспедицию, то узнала, что среди нас будет еще один уроженец Воронежа. Каково же было мое изумление, когда в поезд вошел тот самый студент. Выяснилось, что Михаил действительно поехал на Север и первая экспедиция ему настолько понравилась, что он тут же отправился в следующую, где мы с ним и встретились. У Михаила была необычная для архангельского села внешность: дреды, странная одежда. Я волновалась: не знала, как к нему отнесутся жители Севера. К Михаилу действительно долго присматривались. Но он был так дружелюбен и обаятелен, что все его полюбили. Я очень гордилась своим воронежским студентом.
Потом, уже регулярно отправляясь в экспедиции, я старалась выбирать объекты, где была нужна моя помощь как архитектора. Неделя на Русском Севере — небольшой срок, за который нужно успеть сделать фотофиксацию объекта, выполнить все замеры, начертить необходимые планы, разрезы, узлы, эскизы деталей и элементов, чтобы привезти как можно больше материала и уже потом в Москве разработать по этим чертежам полноценные проекты. В экспедициях была возможность познакомиться с разными методами ведения реставрационных работ. Порой приходилось на ходу изобретать что-то новое, консультироваться со специалистами. Хорошо, что для командиров экспедиций “Общее Дело” проводит курсы по плотницкому мастерству в музее-заповеднике “Кижи”. Я побывала там в 2022 году, и знания потом очень пригодились нам в экспедиции. Понимать, что такое памятник архитектуры, как правильно относиться к нему, очень важно. В экспедиции “Общего Дела” всегда очень бережно относятся к памятнику. Мы понимаем, что нужно сохранять.
Задача команд “Общего Дела” — не реставрация, а консервация. Она предполагает, что надо временно закрыть памятник, чтобы он не разрушился, сделать навесную кровлю, заделать окна, очистить его внутри от птичьего помета, скосить траву по периметру здания, расчистить продухи для вентиляции фундамента: многие храмы вросли в землю, их венцы начали гнить. Мы должны успеть защитить памятник от разрушения и как можно быстрее передать информацию о нем архитекторам, которые подготовят полный проект, после чего приступят к реставрации объекта. Если не успеть законсервировать эти уникальные объекты, многие из них через два-три года будут безвозвратно утрачены”.
Роман Прохоров, командир экспедиций проекта
РОМАН: “ЭТУ РАБОТУ НАДО БЫЛО ДОДЕЛАТЬ ДО КОНЦА”
“По меркам “Общего Дела” я — совсем молодой волонтер, в первый раз поехал в экспедицию только в 2023 году. Потом ездил еще два раза. Вот, собственно говоря, весь мой опыт.
Об “Общем Деле” я, как и Ирина, услышал по радио. Но волонтерство меня тогда не интересовало, людям я и без того помогал. А вот поехать работать в Карелию или на берег Белого моря было интересно. Зашел на сайт, записался, через несколько месяцев раздался звонок: “Общее Дело” собирает команды к очередному сезону.
Моя первая экспедиция была в деревню Мошъюга на одноименной реке в Республике Коми. Место замечательное, но далекое. Местные жители сначала настороженно отнеслись к приезжим, особенно когда узнали, что мы — москвичи. Но каково было их удивление, когда, разобравшись, они выяснили, что москвичи не только приехали безвозмездно восстанавливать их колокольню, но еще и заплатили за это свои деньги. Тогда и они включились в работу, начали угощать нас своими припасами.
В Мошъюге мы работали на колокольне рядом с храмом, в нем сейчас располагается клуб. А вот колокольня осталась бесхозной. Наш отряд продолжал работу, которую наши предшественники начали еще в 2022 году. В колокольне сгнили полы, там можно было провалиться, поэтому внутрь никого не пускали. Сначала мы поменяли пол на втором и третьем ярусах, а в следующую экспедицию с нами поехал профессиональный промышленный альпинист: предстояла работа на куполе, от которого остался один каркас. Мне тоже хотелось восстанавливать купол, поэтому перед экспедицией я прошел курсы и получил сертификат промышленного альпиниста.
Не могу сказать, чем именно меня зацепило то первое объявление “Общего Дела”. Профессия моя далека от работы с деревом, я занимаюсь управлением грузовыми перевозками. Может быть, хотелось помочь храму. Неважно, деревянному или каменному. Было в этом что-то особенно важное для меня. В обычной жизни я помогал другим, но это были как будто совсем простые поступки. А вот за весомое, большое дело в одиночку не брался. А еще в моей жизни было много дел, которые я не доводил до конца. Но тут я понял, что именно это дело обязательно надо доделать. Мне, конечно, хочется поехать в новые места, но к “своей” колокольне в Мошъюге я точно еще вернусь.
Кроме того, я — человек православный, и, возможно, подспудно, неосознанно мне хотелось быть причастным к вере. В обычной жизни в церковь я хожу нечасто. А здесь есть возможность сломать барьер. В экспедициях “Общего Дела” участвуют и невоцерковленные, и последователи других вероисповеданий, но для меня было важно, что здесь собрались люди, для которых душа — не пустое слово. Мне хотелось проявить свою веру. Сообща сделать что-то значительное, не связанное с моим личным интересом. Чтобы в мир ушло. Чтобы осталось. Утром мы все вместе читаем молитву, после которой совсем по-другому работается. Это даже сложно назвать работой, думаю, слово “сопричастность” будет более точным.
Возможно, один пример сделает мою мысль понятнее. Как-то вечером дело шло к дождю, и нужно было переложить доски под навес, чтобы они не намокли. А я очень устал, да и предполагал, что дождь, может быть, и вовсе не начнется. В моей душе все протестовало: зачем выполнять бессмысленную работу, когда хочется, чтобы тебя просто оставили в покое? В этот момент другой человек, такой же уставший, как я, спокойно взял дело на себя и за десять минут со всем управился. Он почувствовал, что во мне происходит какой-то надлом, и подставил плечо. Человеку ничего не объясняешь, он просто видит твое внутреннее состояние и помогает, да еще и делает это так, чтобы не поставить тебя в неловкое положение… Очень чутким надо быть”.
Алексей Баринов, командир экспедиций проекта
АЛЕКСЕЙ: “ЗДЕСЬ ТВОЕГО СОСЕДА ЗАБОТИТ СУДЬБА СТАВРОГИНА”
“Я попал в “Общее Дело” из любопытства. Люблю путешествовать, давно хотел попасть в Карелию, так что откликнулся на предложение о поездке. А тут еще и возможность сделать благое дело появилась. Решил попробовать и с первой же экспедиции “заболел” Севером.
Мне важно, что виден результат, что мы все вместе немного поменяли мир к лучшему. Так, что это заметно. Ключевое здесь слово — “мы”. Очень редко в Москве видишь такое единение, а в экспедициях люди будто сливаются в некий общий организм, настолько точно они начинают понимать друг друга. Там действительно можно говорить “мы”, и это, наверное, основное, что тянет обратно.
Меня сразу назначили командиром, но так было в жизни всегда. Видят, что человек ответственный, и нагружают общественной работой. Но я не жалуюсь, еду не куда хочу, а куда пошлют. У меня за плечами уже 14 экспедиций с “Общим Делом”. Поездки эти, с одной стороны, похожи — по мотивации, по духу собравшихся там людей. А с другой — настолько разные, что мы даже начали давать каждой экспедиции свое название. Потом встречаешься с человеком, спрашиваешь: “Северное сияние”, или “Педагогическую”, или “Философскую”, или “Песенную” экспедицию — помнишь?” И он сразу понимает, о чем речь.
Скажем, была у нас “Песенная” экспедиция. Так сложилось, что собрались в ней те, кто поет, на гитаре играет. Каждый вечер у нас концерты. Закончилось тем, что в последний день экспедиции к нам с гармошкой пришел плотник, работавший в соседнем храме. Так и сидели у костра до утра — с гармошкой и гитарой. Была у нас и “Поморская” поездка. Мы знали, что Архангельский край — поморский, но столкнулись с поморским бытом только в той экспедиции. Мы работали в деревне, где есть рыболовецкий колхоз: всюду висели поплавки, грузы, сети, на берегу стояли баркасы. Местные говорили только про рыбу, других тем не было. Была у нас даже “Эфиопская” экспедиция. Восстанавливать вместе с нами деревянные русские храмы поехал эфиоп. Он нам постоянно рассказывал про свою страну: “Православная вера, 100 миллионов жителей, мы про вас многое знаем, а вы про нас — ничего!” Еще была экспедиция “Педагогическая”. В ней подобрались молодые педагоги — и социальные работники, и школьные, и дополнительного образования, так что любой разговор через пятнадцать минут у нас переходил на педагогическую тему.
А еще каждый год у нас происходит что-нибудь невероятное. Когда мы приезжаем в экспедицию, у нас всегда мало времени, мало ресурсов, много работы и, как правило, плохая погода. И ты понимаешь, что не успеешь. Ничего такими силами не сделать. Однако каждый раз мы не просто выполняем все необходимое, но у нас еще остается один свободный день. Я объясняю это единением людей: тут что-то подметили, тут улучшили, тут задержались на работе подольше. И смотришь — все сделано. Например, прошлогодняя экспедиция у нас была в деревню Ко́злы на Зимнем берегу Белого моря. В деревне три жителя, зайцы непуганые по улицам бегают. И разрушенный храм. Мы покрыли его ондулином, внутри все убрали, пол отремонтировали, сделали лестницу — за один год управились. Очень холодно было, ветрище с моря дует, а все радостные: “Успели!”
Я не предполагал, что “Общее Дело” станет такой важной частью моей жизни. Сначала это было чистое любопытство, а потом оказалось, что ждешь этой встречи целый год. Закончишь экспедицию — и уже думаешь о следующей. У многих так, наверное. Люди со стороны часто интересуются: “Как съездил в экспедицию?” Я объясняю: “Это примерно так же, как с аквалангом опуститься на дно Красного моря. Там другой мир. Выныриваешь, тебя спрашивают: “Как там?” Что ответить? “Там рыбка с перьями, коралловый риф, пузырьки идут”. Человек, наверное, что-то понимает, но совсем не твои настоящие чувства и переживания.
В экспедиции 99 процентов участников — наши по духу. Когда начинается набор в экспедицию, кидаю клич по старым адресам: пора, собирайтесь! Старой гвардии набирается пять-шесть человек. А потом появляются новенькие. Я каждого спрашиваю о мотивации. Перед поездкой мы проводим собрание, в первую очередь для тех, кто сомневается. Они задают вопросы, мы отвечаем, смотрим друг другу в глаза. Страхи у новичков перед экспедицией бывают разные. Они боятся, что “Общее Дело” — это секта. Боятся, что не справятся, что их съедят медведи, что утонут, переправляясь в лодке по Белому морю. Но я знаю, что в экспедиции будет 50 процентов своих и этот костяк “переварит” любых новичков.
Еще нас очень объединяет Евангелие, совместная молитва. Это камень, на котором все стоит. Остальное вторично. У многих сердце болит, что разрушаются храмы. Даже невоцерковленные или иноверцы едут, просто чтобы помочь. Или из любопытства — интересно на Север попасть. Но это вторичная мотивация, первично то, что мы — люди православные. Утренняя и вечерняя молитва, которая читается сообща, дает чувство единства, уверенности, что приехал не зря…
В этих церквях чувствуется связь поколений. Ты понимаешь, что русские мужики строили эти храмы, ходили сюда молиться, здесь их крестили, венчали, отпевали. А сейчас эта святыня находится в небрежении, как красивая вещь в грязи. И хочется ее поднять, очистить, поставить на подобающее место. Хотя я понимаю, что Бог в ребрах, а не в бревнах, но храм символичен. Вокруг него собираются люди, которые в буквальном и переносном смысле его восстанавливают.
В экспедиции очень важны вечерние душевные разговоры у костра. Если у себя на работе я спрошу про Достоевского, меня не поймут. А здесь оказывается, что человека рядом, как и тебя, заботят судьбы Раскольникова, Ставрогина, Верховенского. Достоевский для меня — противоположность Толстому. Я пытался в Толстом разобраться — не получилось, он мне интуитивно не близок. Святые Отцы различают духовную и душевную жизнь. Толстой к душевному, мне кажется, относится, а духовный мир описывает Достоевский. Он — самый интересный и самый главный для меня русский писатель. Вот вместе разбираемся: и почему Мышкин поступает как апостол Павел и как в одном человеке могут быть одновременно бездна и небо? Перед тобой будто открывается россыпь драгоценных камней, глядишь и любуешься”.
“А на аватарке в ватсапе у меня Данила Багров, — отвечает Алексей на мой вопрос перед прощанием. — Потому что сила и в самом деле в правде. У гроба карманов нет, упование на внешнюю успешность — для меня неправильный путь. Там Достоевского не встретишь”.
Семен Корчинов, командир экспедиций проектов.
СЕМЕН: “ТАМ ЧУДЕС МНОГО ПРОИСХОДИТ”
“Родом я из Бурятии, поселок Таксимо, что на БАМе. У нас построили храм, начали приезжать миссионеры, в том числе из Белгородской епархии. Там я познакомился с белгородскими батюшками, с семинаристами сдружился. Это повлияло на мои взгляды, и я уже осознанно пришел в церковь. Потом уехал работать на Север, затем осел в Москве. Поначалу ездил в храм Христа Спасителя: интересно было, никогда не был в таких огромных соборах. Затем устроился в Свиблово на работу и церковь тоже решил поближе найти. Так оказался в храме Преподобного Серафима Саровского в Раеве.
В свою первую экспедицию, как почти все, попал случайно. У меня был отпуск, я собирался с друзьями в Хакасию. И тут увидел в храме объявление о плотницких курсах при храме в Раеве. Так я попал на открытый выпускной Школы плотницкого мастерства. Отец Алексей Яковлев рассказывал выпускникам об “Общем Деле”. Невозможно было не проникнуться его горячими словами, он и мне сказал: “Вы должны обязательно съездить хотя бы в одну экспедицию”. Я отправился в первую попавшуюся — в Пялозеро, в Карелию. Мы жили там без электричества, без удобств, без связи, в палатках. Все это меня очень впечатлило. Дал себе слово: буду хотя бы в одну экспедицию в год ездить.
Вторая моя экспедиция была в Чаколу под Архангельском. Мы настелили в сельском храме Великомученицы Екатерины пол, и после экспедиции в нем отслужили первую почти за сто лет литургию. На ней крестились местные жители. Особенно мне запомнилась одна хорошая женщина, она нам всегда помогала. У нее недавно муж погиб. Раньше они вместе рыбачили, женщина продолжала его дело и каждый день приносила нам рыбу. Она некрещеная была, но по душевному своему устройству — христианка. Накануне первой литургии мы к ней пришли и рассказываем: завтра ваши односельчане придут креститься. Она: “И я бы хотела”. И действительно покрестилась.
Одна из разведывательных экспедиций была у меня в Заонежье. Предстояло осмотреть четыре часовни. Так получилось, что две из них уже были восстановлены, но никто об этом не знал. Какие-то неизвестные добродетели это сделали и никому ничего не сказали. Третью часовню рядом с Вороньим островом мы разведали, в ней требуются работы, этим летом туда отправится экспедиция. А вот к самой дальней часовне, в деревне Пурдега, добраться не получалось. Был сильный снегопад, а снегоходы по первому снегу не ездят, он рыхлый. Местные жители ждут, пока охотники выйдут в лес на своих советских “Буранах” — только они и справляются с целиной — и проложат тропу, по которой следом поедут остальные. Но тогда был декабрь, еще никто дорожки не пробил. И мы пошли к часовне через снежную целину, в одну сторону километров восемь — по колено в сугробах. Пробирались часа три с половиной. Дни короткие, мы только в сумерках вышли к храму в Пурдеге. Это забытая всеми деревня, последние фотографии которой были сделаны более десяти лет назад. Нашли часовню, быстро обмерили ее и по своим же следам вернулись в лагерь. На следующий год меня спрашивают: “Ты Пурдегу уже знаешь — командиром поедешь?” — “Поеду”. Так что это была моя первая командирская экспедиция.
В Пурдеге нам предстояло спасти часовню конца XVIII века. Она сохранилась чудом: вокруг не осталось никаких следов жизни, ни одного бруска от дома, ни камня. Ничего не напоминало о том, что там была деревня. Поляна да лес вокруг. Я до сих пор не понимаю, почему там люди поселились. Обычно деревни ставили рядом с водой, а тут до ближайшего, к тому же заболоченного, озера надо было идти минут пятнадцать. Но люди там жили долго. Еще до войны там текла жизнь.
Сруб пурдежской часовни сошел с фундамента, крыша обрушилась, нижние венцы прогнили. Каким-то чудом на поперечной центральной балке остался обломившийся с маковки крест. Семьдесят лет так и простоял над провалившейся крышей. Команда в экспедицию набралась боевая. У нас не было связи, электричества и воды, пришлось самим отрыть источник неподалеку от часовни. Искупаться тоже было невозможно. Из-за болота к ближнему озеру приходилось пробираться по пояс в воде. Холодно было, шли дожди, хотя стоял июнь. А я еще и свою новую палатку отцу, который поехал со мной в эту экспедицию, отдал. Пришлось жить в старой, которая протекала. Но я такой экстрим люблю…
Для многих волонтеров “Общего Дела” потрудиться в экспедиции — значит прикоснуться к истинной вере
А еще в экспедициях и вправду происходят чудеса. Вот у Чаколы с годами река Пинега обмелела. Бывает, вода так сильно уходит, что реку не переплыть. Даже маленькая лодка садится на мель, только в специально отведенных местах паромы ходят, да и то приходится ждать, когда воды наберется достаточно. А нам надо было перевезти материал для стройки. Лесовозы с бревнами доехали до парома, а паромщик говорит: “Не смогу вас перевезти, воды в реке нет”. С нами был местный житель, Леша, он помогал нам в экспедициях с 2014 года. Он не то чтобы верующий, просто небезучастный. И тут он вдруг начал молиться. Молитв, говорит, не знаю, просто начал просить Николая Чудотворца: “Помоги!” А если в верховьях Пинеги проходит хороший дождь, то река наполняется водой, которая валом идет к устью. И вот он молится, и у нас на глазах в реке начинает подниматься вода. Паромщик первый заметил. “Быстрей, — кричит, — загружайтесь! Вода идет”. Перевезли мы машины с бревнами, вернули их обратно — вода стоит. Уехали — и вода ушла.
Люди, которые ездят в экспедиции, по душевному устройству похожи. В свой отпуск, на личные деньги они едут в чужую деревню, с которой их ничто не связывает. Восстанавливают храм, в который, возможно, больше никогда в жизни не попадут. Понятно, что эти люди руководствуются не меркантильными, а более высокими интересами”.
Тем временем на сайте “Общего Дела” открыт набор добровольцев в летние экспедиции. Волонтеров зовут пройти 20 километров пешком от ближайшей станции, чтобы продолжить консервацию церкви Святителя Николая Чудотворца в деревне Унежма. Проехать 80 километров на попутке до деревни Кугонаволок, а затем еще 25 на катере до деревни Варишпельда, чтобы завершить реставрацию часовни Спаса Преображения. После парома Ныкола — Двинской добраться до деревни Хаврогоры, чтобы спасти часовню Георгия Победоносца. И они пройдут, доедут и переплывут, будьте уверены. Потому что их там уже заждалось хоть и нелегкое, но светлое и благодатное общее дело.
Источник: журнал «Русский мир» №4 2025г.
