Лекция
Тема нашего сегодняшнего разговора — воспитание как формирование характера, то есть воспитание как постоянная, непрекращающаяся работа человека. Ведь если уж говорить о воспитании, то первое, что нам нужно сделать, я полагаю, — это понять, что процесс воспитания должен являться неотъемлемой частью жизни каждого из нас. Другими словами, не следует думать, что воспитание — это такая декоративная ваза, которую поставили на видное место и любуются ею. Нет, воспитание должно всегда быть с нами, составлять часть нас самих, быть словно воздух, которым мы дышим, оно должно быть полезно всем, несмотря на то что каждый исполняет роль, нужную для него.
Если мы захотим дать определение тому, что такое воспитание, у нас возникнут некоторые трудности, потому что в разные моменты истории разные направления мысли толковали это понятие по-своему. Давайте ограничимся представлением, которое с точки зрения акропольской философии является классическим, изначальным. Воспитание как наука говорит об имеющейся у человека способности выявлять и усваивать ряд элементов, которые связывают его с культурой и позволяют передавать ее.
Вы прекрасно знаете, что из всех живых существ культурой обладает только человек. Остальные ныне известные нам живые существа способны генетически передавать лишь те инстинктивные способности, которые помогают им выживать, но они не могут передавать культуру, используя для этого нематериальные, духовные способы и средства. Всех нас восхищает, например, удивительное совершенство пчелиных сот или сотканной пауком паутины. Однако многочисленные палеонтологические исследования показали, что пчелы до сих пор строят свои соты, а пауки — ткут паутину точно так же, как делали это на протяжении многих миллионов лет, не изменились ни способ, ни форм этой работы. Если мы, например, порвем паутину, которую сплел паук, он не сможет ни починить ее, ни продолжить ткать ее дальше, ни заново воссоздать ее поверх разрыва. Паук бросит разорванную паутину и начнет с самого начала плести новую. Они, словно живые компьютеры, запрограммированы на то, чтобы выполнять работу, но не на то, чтобы заново начинать ее с середины или с любого другого места.
От животных человека отличают способность творить, сила воображения и умение мечтать. Эти качества позволяют ему преодолевать препятствия, помогают быть не механизмом с заложенной внутри программой, а человеком, обладающим силой духа. Такой человек способен не только приспосабливаться к окружающей среде, но и выходить победителем из столкновений с ней, он способен воссоздавать в своих творениях свой внутренний мир. Очевидно, что у людей есть внутренний мир, и у каждого из нас он свой. Зачастую внутренний мир человека раздирают противоречия, зачастую его отношения с окружающим внешним миром далеки от гармонии. В таком огромном человечестве каждый из нас чувствует по-своему, думает по-своему, живет по-своему, но все вместе мы обладаем одной культурой, которая нас объединяет. Объединяющая нас культура позволяет нам говорить о науке, об искусстве, о литературе, о чем угодно, и мы друг друга понимаем, ведь есть условные знаки, которые мы все приняли. Иными словами, генетически люди наследуют только определенные инстинктивные способности, но для того, чтобы человек стал человеком, необходимо обучение, необходима передача культуры,
Представим себе, что у отца и матери — велосипедистов рождается ребенок. Он не появляется на свет с умением ездить на велосипеде, его нужно этому учить. Человек — одно из немногих, если не единственное, млекопитающее, которому необходимо учиться плавать — ну, может быть, еще какому-то верблюду тоже; когда тебя бросают в воду, ты должен научиться плавать — и в этом нет ничего от инстинкта. Все то, что есть в нашей сокровищнице духа, все наши способы проявлять себя, все наши способности выживать в этом мире — все это, по большей части или целиком, мы обрели благодаря культуре.
Передача культуры — это то, что делает возможным общение между нами, то, что позволяет нам писать, читать, понимать друг друга, создавать произведения искусства, осуществлять социальные, политические и экономические проекты. Из этого вытекает основополагающая роль культуры. Но как мы сможем понять, как развивается культура, не уяснив вначале, как происходит процесс воспитания? И здесь возникает проблема. (Поэтому я и говорил об обращении к классикам.) Что такое по-настоящему воспитывать? Значит ли это передавать кому-то наши собственные взгляды, наши собственные оценки, наши собственные ограничения? Если именно это понимается под воспитанием, тогда человечество никогда не сможет успешно развиваться, ведь предшествующие поколения не смогут передать новым больше того, чем обладают сами, это очевидно.
Из сосуда, в котором находится литр воды, невозможно перелить в другой сосуд больше литра. Следовательно, существует сопутствующий или даже, возможно, важнейший фактор: воспитание — это не только передача определенных элементов культуры от одного поколения к другому. Воспитание — это и определенная психологическая и ментальная среда, на духовном и физическом плане, которая позволяет каждому воспроизводить в самом себе процесс развития человечества, внося свои нюансы, свои оттенки и вкладывая в него свою силу. Поэтому древние и говорили, что воспитывать (лат. educar) — значит извлекать (исп. educir), то есть учить, в данном случае — молодого человека, извлекать из себя то, что сокрыто внутри него. Ясно, что для того, чтобы это принять и лучше понять самих себя, нам следовало бы хотя бы теоретически согласиться с тем, что думали древние о душе и о природе человека.
Древние, жившие в классическом мире — например, во времена Платона, — предполагали, допускали, утверждали, обоснованно или нет, что человек обладает бессмертной душой, которая не в первый раз приходит в этот мир, что она уже воплощалась прежде и будет воплощаться впредь. Они говорили о том, что опыт, полученный в предыдущих жизнях разными человеческими душами, не одинаков — у каждой души он свой, особенный, и это дает ей право на обладание теми или иными способностями в этой жизни. Поэтому, объясняли философы Академии, у некоторых людей уже с детства есть способности к музыке, рисованию или ораторскому искусству. Очевидно, что, согласившись с этой гипотезой, с этой теорией классического мира, мы гораздо легче могли бы принять и его гипотезу, его теорию о воспитании. Ведь если бы мы были уверены в существовании внутри нас своего рода вместилища парапсихологического типа, где хранится полученный нами опыт, хранятся способности, полученные нами при других обстоятельствах, — иными словами, способности из предыдущих жизней, то только воспитание, которое допускает подобную возможность, могло бы быть для нас полезным. Поэтому в основе концепции воспитания молодых людей в классическом мире, например в мире, который видел Платон, лежало открытие их скрытых способностей, а затем — направление их в нужное русло. Молодой человек не просто обучался тому или иному предмету, он находился в особом окружении, которое помогало ему находить в себе и проявлять те потенциалы, которыми он уже обладал.
Теперь мы немного лучше можем понять загадочную фразу Платона: «Знание — не более чем форма воспоминания» («…на Земле знать — значит вспоминать»). Говоря это, он имел в виду, что любое знание — не более чем переработка и воспроизведение того, что опирается на предшествующие воспоминания. И тогда мы, возможно, немного лучше поймем смысл «театральности» греческого воспитания и даже ту связь, которую воспитание имело с тем, что называлось Мистериями.
В книге Платона «Государство» (и более развернуто — в «Законах») вопрос воспитания рассмотрен, возможно, лучше всего. Книга начинается с описания беседы идущих к храму Зевса Олимпийского путников, которые говорят о том, что лучшая форма воспитания та, в основе которой лежат гимнастика и музыка.
Когда сегодня мы слышим слова «гимнастика» и «музыка», у нас рождается не совсем верный образ. При мысли о гимнастике мы представляем себе упражнения, направленные на развитие физического тела: поднятие тяжестей, бокс, метание копья. Думая о музыке, мы представляем себе игру на гитаре, цитре или любом другом музыкальном инструменте. Но это вовсе не то, что понимали под этим греки, не то, что хотел сказать Платон.
Он говорил о гимнастике — от gymnós «обнаженность» — как об особой способности, присущей молодым людям, которые могут достигать полного очищения на физическом плане, избавляясь от любого рода загрязнений и потаканий излишествам тела. Платон (и этот тезис многократно оспаривался) рекомендует разделять поколения — он не согласен с тем, чтобы подростков воспитывали родители. В «Государстве» Платон предлагает, чтобы на попечении своих родителей, в так называемом гинекее, дети находились лишь в течение первых пяти лет жизни, а затем переходили в руки paidagogoi, то есть педагогов или учителей. В весьма жесткой манере Платон говорит о том, что любой человек способен иметь детей, но не любой способен их воспитывать. Поэтому он предлагал, чтобы после пяти лет — как это делалось в классической Греции — дети переходили в специальные учреждения, где воспитывались бы и физически, и духовно.
Физической частью воспитания, основанной главным образом на культе силы и культе чистоты — почти «тарзанической»[1], как сказали бы мы сегодня, — была гимнастика, а духовной частью — музыка, однако под музыкой греки понимали занятия, посвященные музам. Вы знаете, что музы — это древние богини, которые ведали историей, ораторским искусством, музыкой как таковой, живописью, театром и т. д. То есть для юноши существовало две важных грани — стремление к здоровому телу и стремление к совершенствованию духа, тяготение духа к искусствам и ко всему тому, что могло бы облагородить его. Такой союз здорового тела и духа, открытого ко всякому созиданию, свойственен классическому миру. Кроме того, Платон считал, что существует тесная взаимосвязь между телом и душой. Философы-сократики говорили, что тело — это сосуд, а душа — вода, которая его наполняет. Очевидно, что вода принимает форму того сосуда, в который налита, так что для того, чтобы душа могла проявить все свои лучшие качества, необходимо во всех смыслах здоровое тело, необходим здоровый образ жизни, нужна здоровая среда.
Для воспитания духа недостаточно только собственно обучения — скажем, изучения древних текстов или участия в ученых беседах; необходимо воссоздавать необычайные, особые обстоятельства. Для этого прежде всего и был предназначен театр, составлявший часть Мистерий; в более близкие к нам времена он вновь обретает важность как последний крик моды в области воспитания. Мы говорим сейчас не о том, чтобы учить ребенка тому, кто открыл Америку — в конце концов, похоже, это был не Колумб, — и не тому, кто создал то или иное древнее сооружение — потому что потом данные заново пересматриваются и нам доказывают, что все было совсем не так. Мы говорим о том, что ребенка нужно учить слышать самого себя, слышать природу, нужно учить его быть самим собой, осуществлять себя.
Однако для этого необходимо окружение, которое позволит ему проделывать эту особую работу. Чтобы быть способным воспитывать, как говорят классики, необходимы средства, которые позволят сделать это, средства не только физические, но и психологические, и ментальные. Необходимо чтобы учитель, педагог был нормальным, здоровым человеком, чтобы в том окружении, где находятся воспитанники, отражалась та же доброта и чистота, какую хотелось бы открыть в них; их необходимо деликатно отделять от старших поколений, чтобы те не наваливали на молодых все свои беды, тревоги и страдания. И это действительно важно, ведь так происходит до сих пор: иной раз, когда дети сидят с родителями за столом, те обсуждают свои проблемы — нехватку зарплаты, проблемы ревности, чьи-то амурные дела и прочее. Слушая все это, хотя еще и не понимая до конца, маленький человечек может испытывать только разочарование. Он испытывает разочарование и начинает проявлять непослушание — враждебную непокорность, он отвергает весь мир, в его подсознании зарождается неприятие и желание разрушить любую форму, существующую в этом мире. Поэтому, вероятно, древние и предпочитали, чтобы дети росли в уединенных детских садах, чтобы они не имели прямого контакта с взрослыми, чтобы даже спали совершенно отдельно от старших и чтобы ими руководили педагоги.
Что можно сказать о том времени, о том жизненном периоде, когда, по мнению педагогов древности, нужно учиться? Все древние полагали и утверждали, что учиться никогда не бывает поздно или рано, что все люди, так или иначе, могут учиться в любой момент своей жизни, но для обучения нужна определенная система, нужны определенные правила.
С рождения ребенок, как мы уже упоминали, пять лет находился в гинекее рядом с матерью, потому что ребенку необходима забота и любовь матери — то, над чем смеялись педагоги XVIII века, и то, в чем мы сегодня вновь находим определенную долю истины. Когда классики утверждали, что детям необходима любовь и ласка в семье, а в особенности любовь и ласка матери, они были правы. Не следует думать, что ребенок или кто-то, кого мы собираемся воспитывать, нуждается лишь в воспитании ума, потому что человек состоит не только из ума — воспитывать нужно также и его эмоции, и его физическое тело. Ведь если очень разумному человеку, который обладает весьма воспитанным умом, не хватает сердечности, он рано или поздно станет тираном по отношению к людям, к своей жене, матери или детям. Человек, у которого воспитаны только чувства, но недостаточно подготовлено логическое мышление, позволяющее целостно охватывать идеи, будет глупцом и потерпит в жизни поражение. Если человек довел свое физическое тело до состояния разрушения, он обнаружит, что это тоже сильно ограничивает его возможности. Поэтому воспитание в классическом мире имело три пути, три этапа, три формы — физическую, психологическую и ту, которую мы могли бы назвать ментальной или духовной.
Мы уже упоминали о существовании разных периодов в жизни ребенка. О первом мы уже сказали — это период любви, единения с матерью, от которой ребенка нельзя резко отрывать. Затем наступает период, который мы могли бы сегодня назвать возрастом сказок, — ребенку необходимо, чтобы ему рассказывали сказки.
А разве это нужно только ребенку, друзья? Нам, взрослым, тоже иногда нужно, чтобы нам рассказывали сказки. И иногда, когда мы говорим: «Правда и ничего кроме правды, скажи мне правду!», разве причина этого не в том, что правда эта нас не затрагивает? Разве врач, который, как правило, говорит больным правду, не допускает немного милосердной лжи, когда видит, что болезнь очень тяжелая, или когда болен член его семьи? Насколько мы готовы услышать голую правду? Голая правда сродни языкам пламени, которые подчас больше разрушают, чем созидают.
Тогда ее надо обернуть чем-то, ее надо нести, держа за что-то, — так, чтобы защитить наши руки от ожога. То есть правда должна давать нам свет и тепло, а не разрушать нас. Классики говорят, что ребенку не следует грубо и безжалостно преподносить некоторые реалии жизни, их нужно давать в символической форме, облекать их в какие-то образы, передавать через сказки и истории, которые позволят ему извлечь урок. Мы видим, что даже в такой великой книге, которую мы называем просто «Книга», Библия, основные наставления преподносятся в виде притч. И даже те, кто сегодня не так уж придерживаются Библии, вынуждены признать, что притча незаменима, когда нужно дать пример, воздействующий напрямую. Часто мгновение тишины может поведать нам то, что не в силах выразить слова, часто сказка или образ, созданный оратором, писателем, поэтом, художником только что, в эту самую минуту, способен передать гораздо больше, чем великие тексты. Иногда художнику удается передать, выразить несколькими мазками кисти по холсту то, что он не смог бы передать и с помощью тысяч слов.
Классики говорят, что в возрасте сказок ребенку нужно дать возможность усвоить некоторые грани реальности; главная задача этого возраста — показать ребенку, что Природа — это огромное живое существо, то есть его нужно познакомить с теорией Макробиоса (Великой Жизни). Древние учили своих детей не тому, что мы живем в космическом пространстве на каком-то камне, они учили их тому, что мы — часть Великой Жизни, часть Макробиоса, что жизнь есть во всём; этот тезис подтверждают и современные исследования в области атомной физики. Всё вокруг живое. Те термины, которые мы раньше употребляли, говоря, например, о химии органической, или химии живых существ, и о химии неорганической — для безжизненных элементов, уже не имеют смысла, и если их используют, то используют ошибочно. Сегодня мы прекрасно знаем, что в камне присутствует молекулярное и атомное движение, настолько же активное, настолько же жизненное, как и в крови, бегущей по нашим венам; то есть всё — живое.
Древние тоже учили этому, и их дети знали теорию Макробиоса (потом, в римскую эпоху, ее разовьет Маркион[2]), согласно которой деревья, животные, звезды, скалы имеют просто разные формы жизни, и люди должны с равным уважением относиться ко всему в живой Природе. Отсюда происходят утерянные нами сегодня магические представления древних, магический смысл веры в то, что человек может устанавливать связь с Природой и властвовать над нею на плане психики, что в Природе можно читать предсказания и приметы — полет птиц, изгибы ветвей деревьев или падение камней в костер могут иметь какое-то значение. Эти наставления служили тому, чтобы ребенок мог устанавливать связь с окружающим миром, не считая его враждебным, не чувствуя себя обиженным им, не взирая на мир как на нечто чуждое. Ведь если ребенок увидит, что дерево такое же живое, как и он; если он представит себе, что у дерева, как и у него, тоже есть папа и оно тоже хочет иметь детей; что хотя оно и выросло, но когда-то оно тоже было маленьким; если ребенка научить, например, сажать маленькие растеньица, за ростом которых он сможет наблюдать, о которых он должен будет заботиться, поливать их, он поймет тогда, что окружающий мир не отличается от него, и поэтому перестанет его бояться.
После возраста сказок в классическом воспитании наступает возраст приключений. Есть еще кое-что из старых времен, о чем мы забыли. Сегодня мы постоянно утверждаем, что каждый человек имеет право на кусок хлеба, каждый человек имеет право на одежду, каждый человек имеет право на жилище. Это так, и даже животное имеет право на логово, имеет право на пропитание, но древние говорят о чем-то большем, они говорят о том, что у каждого человека есть естественное право на обладание толикой достоинства и частичкой Истории.
Мы забыли об этом, мы забыли о чувстве человеческого достоинства. Человек разрушается не только тогда, когда ему не хватает пищи, не только когда он замерзает, он также разрушается, когда ограничивается его право на толику заслуженной гордости, на хоть малое, но место в Истории. Любому человеку на протяжении жизни важно иметь нечто, в чем бы он мог быть уверен, ему важно иметь немного гордости и достоинства, какое-то внутреннее удовлетворение, чтобы сказать: «Я сделал вот это и сделал это хорошо». У каждого из нас есть потребность вписать хоть одну маленькую строку в великую книгу Истории и сказать: «Я кое-что привнес в мир, я кое-что сделал». Это врожденная потребность человека. Отрицание того, что это нужно, к сожалению, ведет к разрушению психики человека на самых глубинных уровнях. Неуважение к человеческому достоинству стирает человеческие черты и извлекает наружу черты первобытного человека, больше присущие животному.
Греки знали об этом и поэтому всячески поощряли детей возраста приключений на действия — подросток мог, держа в памяти подвиги Одиссея и других героев, совершать путешествия, подниматься в горы, нырять под воду. Конечно, сегодня мы думаем, что это опасно, ведь с ребенком может произойти несчастный случай, но человек классического мира не боялся несчастных случаев. Он говорил, что если несчастье написано на роду, оно все равно произойдет, но рисковать стоит, потому что это позволяет ребенку расти, расти сильным, помогает крепнуть его духу, который становится способен преодолевать врата смерти.
И сегодня мы спрашиваем себя: а что было бы, если бы не тот дух, который воодушевлял триста спартанцев, сдержавших в Фермопилах натиск сотен тысяч персов? Говорят, что когда кто-то спросил Леонида: «Леонид, ты готов рискнуть с таким малым количеством воинов сдержать натиск стольких персов?», он ответил: «Если вы думаете, что я рискую количеством, всей Греции было бы недостаточно, потому что мы — лишь малая часть по сравнению с ними (персами), но если мы говорим о доблести — нас достаточно». И они с радостью шли на смерть. Тот же дух мы видим в спартанской матери, которая, перед походом вручая своему сыну щит, напутствовала его такими словами: «Сын, или с ним, или на нем» («со щитом или на щите»), имея в виду бесчестье, которое ожидало греческого воина, если тот бросал или терял свой щит, спасаясь бегством, при этом погибших в битве воинов, по спартанским традициям, вносили в родной город на их щитах.
По-видимому, многое из этого звучит для нас странно, почти по-варварски, но нам придется немного пересмотреть свои представления и увидеть, останутся ли они в силе. Да, античный мир был раздираем противоречиями, он переживал огромные бедствия, в нем было много несправедливости. Но мы знаем, что сегодня наш мир точно так же страдает от противоречий, что в нем тоже есть несправедливость, есть страдания, и нам нужно стараться извлекать — и именно это предлагаем мы, философы «Нового Акрополя» — самое лучшее из всего, то есть уметь сравнивать, выбирать и сохранять то, что будет самым лучшим и наиболее полезным. Такой подход в рамках философии называется эклектическим, он позволяет сравнивать любые элементы, брать самые полезные из них и связывать их с реальностью. И именно в этом и состоит роль воспитания — помогать нам устанавливать связь с реальностью.
В классическом мире у человека была возможность учиться всегда, он получал воспитание не только в детстве, но и тогда, когда становился взрослым. Так, Платон предлагает особое воспитание для стариков — оно подготавливало бы их к смерти. Поскольку наступление смерти в преклонном возрасте более вероятно, чем в молодости или детстве, Платон считает, что справедливо и честно будет готовить пожилого человека к этому новому миру. Философы-платоники говорили так: «Если для путешествия в Афины или в любое другое место мы собираем багаж, убеждаемся, что корабль в порядке, почему же мы не готовим путешественников к такому грандиозному путешествию, как смерть?»
Воспитание было такого свойства, что предназначалось не только для ребенка, для юноши или для взрослого человека, которые были способны дать что-то обществу, но и для стариков, которые уже отдали свой долг обществу и заслужили право на то, о чем я говорил: на толику чести и Истории. У старика тоже есть право на воспитание, на воспитание отношения к жизни, которую он уже узнал, но которую должен понять. Воспитание в той сфере, что касается смерти, нужно всем, потому что все мы умрем, и старики к этому гораздо ближе, следовательно, им необходимо заранее знать, куда они идут, как идут, представить себе это биологически необратимое событие. Именно такое непрерывное, постоянное воспитание, воспитание, охватывающее всю жизнь человека от первых и до последних ее дней, и предлагали классические философы.
Мы полагаем, друзья, что такое непрекращающееся воспитание, такая эклектическая форма обучения актуальны до сих пор. Я не приверженец моды. Да, существует мода на одежду, мода на незначительные вещи, но на основополагающие, касающиеся духа, ее быть не может! Разве так уж сильно мы, современные люди, отличаемся от людей древности? Разве так уж сильно мы отличаемся от людей будущего? Человек высадился на Луну (некоторые, правда, задаются вопросом, зачем, но сейчас это неважно), несколько человек побывали там на космическом корабле под названием «Аполлон-11». Их средство передвижения значительно отличалось от, скажем, римской биги[3]. Очевидно, оно передвигалось в тысячу раз быстрее, раз смогло оторваться от Земли, но отличались ли люди в этом корабле от тех, кто правил римскими колесницами? Разве у сидящих внутри людей не было эмоций, мыслей, сомнений, надежд, страхов?
То есть человек как человек не очень отличается от человека прошлого, так же как азиат, африканец или американец как человек не очень отличается от европейца. Есть отличия поверхностные, они касаются внешнего вида, но внутренний человек не отличается ничем. Внутренний человек чувствует и вибрирует так же, как чувствуем и вибрируем все мы, и так же, как будет чувствовать себя человек, который придет в будущем, — я не знаю, отправится ли он на Луну, но лучше пусть он сажает картошку, потому что мы не знаем, что произойдет в будущем.
История развивается циклами, и то, что нам нравится сегодня, может не понравиться грядущим поколениям. Но, возможно, они будут мудрее нас, и им не придет в голову смотреть, а что же там, на Луне. Но эти люди будут любить, будут страдать, будут чувствовать, будут задавать себе вопросы, будут соглашаться или нет, будут мечтать о великих делах и создавать маленькие вещи. Когда встретятся мужчина и женщина, которые нравятся друг другу, они будут любить друг друга, а два человека, испытывающие друг к другу симпатию, станут друзьями, а если повстречается много людей, которые думают одинаково, они объединятся в группы. Подобные события уже оставили свой след в Истории и в Судьбе, это было, есть и будет.
Если мы сумеем понять, в чем состоит вечный, непреходящий смысл жизни, если мы сумеем немного освободиться от довлеющих над нами обстоятельств, тогда мы заметим, что философский смысл есть во всем, что нас окружает. Тогда мы сможем понять тот макробиос, в котором живем, и понять любую жизнь, которая есть в нас. Мы сможем понять, что вместо того, чтобы принуждать детей или новые поколения следовать нашим убеждениям и отвергать то, что отвергаем мы, нужно позволить им найти собственную реальность, собственную жизнь, нужно окружить их красотой, заботой, гармонией, миром, трудом, взаимопониманием, — всем тем, что позволит им создать мир, который должен быть не только новым, но и лучшим.
1976 г.
Лима, Перу
[1] Тарзан — вымышленный персонаж, созданный писателем Эдгаром Райсом Берроузом и впервые появившийся в книге «Тарзан, приёмыш обезьян». Тарзан, как он показан у Берроуза, является типичным примером героя, не мучимого сомнениями или угрызениями совести. Он белокожий, но загорелый, высокий, атлетичный, красивый мужчина с серыми глазами. Тарзан — высоконравственный человек, он предан своей жене, во многих ситуациях принимает слабейшую сторону, с друзьями ведет себя сдержанно, но благородно и щедро. — Прим. перев.
[2] Маркион (ок. 85 — ок. 160 г.) — христианский богослов, ересиарх, гностик, автор первой попытки составления канона Нового Завета. Основное сочинение — «Антитезы», где он до предела заострил учение апостола Павла о противоположности двух Заветов Библии. — Прим. перев.
[3] Римская колесница, запряженная двумя лошадьми. — Прим. перев.
Источник: https://www.bez-granic.ru