Сильный на впечатления, на события эпизод детства Высоцкого – два года в Германии. Там служил его отец Семен Владимирович, он и взял к себе сына.
Через неделю, как устроились, Володя прибегает к Евгении Степановне, мачехе, взволнованный: “А ты знаешь, что мы живем у фашиста?” – и показал ей фотографию, на которой изображен хозяин дома со свастикой на мундире. С этого дня стал дерзко вести себя с фрау Ани, хозяйкой дома – грубил, хамил. Отношения накалились до такой степени, что Семен Владимирович принял решение переехать в другой дом. И переехали. Но Володя был непримирим: однажды, встретив фрау Ани с мужем, он подбежал к нему и крикнул: “Вилли, ты – фашист! Фашист! Фашист!” Евгения Степановна пыталась его успокоить, но Володя был в страшном возбуждении: “Фашист! Он убивал детей! Он мог папу убить, он мог тебя убить. Он всех детей убивал, он – фашист…”
Жили Высоцкие в Эберсвальде, небольшом городке километрах в сорока к северо-востоку от Берлина. Условия роскошные – занимали целый этаж дома, у Володи отдельная комната. Общался, с кем хотел, в том числе и с немецкими детьми. Катался на велосипеде, да с выкрутасами – спиной к движению, с трюками. Перед отъездом из Эберсвальда на родину Володя отдал велосипед Гансу, своему немецкому дружку. “Мы ж собирались взять велосипед с собой”, – напомнил сыну Семен Владимирович. Володя объяснил: “Ты у меня живой, а у него нет папы…”
Вот что интересно: о чем разговаривали на вечеринках в доме у Высоцких в Эберсвальде? Ведь там собирались люди, доверяющие друг другу, в том числе и дядя Володи – Александр Владимирович, которого он очень уважал, прислушивался к его мнению, гордился им. Позже Лидия Сарнова (племянница Евгении Степановны) скажет Володе: “Но отец твой тоже военный”. А он: “Нет, ты не понимаешь, это боевой офицер!” Алексей Владимирович артиллерист, прошел всю войну. Командовал противотанковой батареей – это, считай, штрафбат, уцелеть почти невозможно. Семен Владимирович связист. Устанавливал связь под огнем – опасно.
Вспоминали они бои? Они ведь знали, что Победа пришла благодаря каждодневной и еженощной работе, противоестественной человеческой натуре, а часто и непосильной. Тогда, сразу после войны, не было еще хвастливых рассказов, каковыми отличались ветераны в 70-80е годы. Сразу после Победы не нафантазируешь: каждый воевавший имел представление, что такое бой и что такое жизнь и смерть. Впечатления для своих военных песен Высоцкий почерпнул именно тогда.
Алексей Владимирович, дядя, когда услышит “Штрафные батальоны”, скажет: “Это ж надо – как будто Володя воевал…”
1973 год. Высоцкий и Марина Влади едут на машине в Париж. Польшу проскочили на одном дыхании. Затем серая, скучная Германская Демократическая Республика. Влетают в Западный Берлин – сверкающий и жизнерадостный. Первый западный город, который Высоцкий увидел. Вот где он потерял самообладание. Вот где он испытал унижение. Записал в дневнике:
“Дотянули до Западного Берлина. Любезный немец выпускал нас из ГДР – в этот любимый и ненавистный для демократических Западный Берлин. Пограничники ФРГ – просто машут рукой, даже не проверяя паспортов – зачем? Устроились в маленьком пансионате “Антика”. 30 марок – ночь. Пошли есть – ели нечто выдающееся. Берлинский какой-то гигантский кусок – целую ногу с костью от свиньи, т. е. вареный окорок. Весь съесть невозможно – мы съели. Потом погуляли: город богатый и американизированный – ритм высокий, цены тоже, и все есть на тротуарах – стеклянные витрины-тумбы, там лежит черт в ступе. Никто не бьет стекла и не ворует. Центральная улица – Курфюрстенштрассе – вся в неоне, кабаках, магазинах, автомобилях. Вдруг ощутил себя зажатым, говорил тихо, ступал неуверенно, т. е. пожух совсем. Стеснялся говорить по-русски – это чувство гадкое, лучше, я думаю, быть в положении оккупационного солдата, чем туристом одной из победивших держав в гостях у побежденной. Даже Марине сказал, ей моя зажатость передалась. Бодрился я, ругался, угрожал устроить Сталинград, кричал (но для нас двоих): “суки-немцы” и т. д. Однако я их стесняюсь, что ли? Словом – не по себе, неловко и досадно”.
Драматические впечатления от Западного Берлина ничуть не отразились на творчестве Высоцкого, в том числе и на военной теме. И не поменялось отношение к Победе – это великий подвиг. Иначе не написал бы Высоцкий великих песен о войне. Почти каждый концерт он начинал песней “На братских могилах не ставят крестов…” – и аудитория сразу была его. Он потом мог петь о чем угодно – “Разговор у телевизора”, “Я из дела ушел”, “Песенку прыгуна в высоту”, “Веселую покойницкую”, любую – аудитория воспринимала его как своего.
В 1970 году Высоцкий отвечал на анкету, которую притащил рабочий сцены театра Анатолий Меньшиков. Среди вопросов был и такой: “Ваша любимая песня”. Высоцкий написал: “Вставай, страна огромная!” Меньшиков был разочарован: “Я думал, Володя, ты человек серьезный, а ты шутками отделался”. – “А что тебе не нравится?” – “Да вот… “Вставай, страна огромная” – это же патриотическая песня, ее хором поют…”
И вдруг! Глаза у Высоцкого сузились – прострелил Меньшикова насквозь. “Щенок! Когда у тебя мороз по коже пойдет от этой песни, ты поймешь, что стоит за этим”.
“И только потом, – пишет Меньшиков, – поздним умом я понял, что в анкете он нигде не покривил душой. Я узнал про его военное детство. Понял, что значила для него эта песня. А она же действительно потрясает!”
Всерьез началась для Высоцкого военная тема, когда он пришел в Театр на Таганке. Любимов поставил к 20-летию Победы спектакль “Павшие и живые”. Юбилей отмечался мощно – Брежневу надо отдать должное, он возродил уважение и к этой дате, и вообще к Победе.
“Павшие и живые” – это даже не спектакль, а поэтическая композиция по стихам военных поэтов: Бориса Слуцкого, Давида Самойлова, Александра Межирова, Константина Симонова, Михаила Кульчицкого… Оформление предельно аскетичное: три дороги, Вечный огонь. Для этого спектакля Любимов попросил Высоцкого написать песню. Песню необычную: от имени немецких солдат. Песню точную по психологии, не кривляющуюся, сильную. Невообразимой сложности задача – Высоцкий справился с блеском.
По выжженной равнине –
За метром метр –
Идут по Украине
Солдаты группы “Центр”.
И ритм нашел – в нем угроза, напор и в то же время обреченность.
А перед нами все цветет –
За нами все горит.
Не надо думать! – с нами тот,
Кто все за нас решит.
К этим словам – “Не надо думать! – с нами тот, кто все за нас решит” – комиссия по приемке спектакля и прицепилась. Увидели в них, как тогда говорили, аллюзию. И не только к этому прицепились – чуть ли не каждая строчка из стихов военного времени вызывала подозрение. Спектакль запретили. И только после многочисленных переделок к концу юбилейного года разрешили. Песню “Солдаты группы “Центр” удалось отстоять.
У Высоцкого около полусотни песен, так или иначе связанных с войной. Среди них есть знаменитые, которые он сам часто исполнял – “На братских могилах…”, “О погибшем друге”, “Штрафные батальоны”, “Военная песня”, “Песня о госпитале”, “Сыновья уходят в бой”, “Тот, который не стрелял”, “Про Сережку Фомина”… Другие реже – “Баллада о ненависти”, “Баллада об оружии”, “В плен – приказ: не сдаваться, – они не сдаются”, “Песня о конце войны”…
Полно историй, откуда Высоцкий черпал сюжеты песен. Артур Макаров рассказывал: “Мы не давали себе отчета – откуда все это берется. Еще одна новая песня – ну и хорошо. Даже если и узнавали что-то из нашей жизни, то никто не обращал внимания. Ну, например, меня вывезли из блокадного Ленинграда. Володя часто просил меня рассказать о блокаде – и я рассказывал, что знал…” Понятно, что песня “Ленинградская блокада” – следствие рассказа Макарова:
Я вырос в ленинградскую блокаду,
Но я тогда не пил и не гулял,
Я видел, как горят в огне Бадаевские склады,
В очередях за хлебушком стоял.
Обрывок фразы, намек на ситуацию преображались в сюжет… Еще одна история, рассказанная Яловичем, сокурсником по Школе-студии МХАТ. Идут они с Высоцким по улице Горького, слышат разговор двух мужчин, один другому: “Представляешь, встречаю я его, а у него, тыловой крысы, на груди Золотая Звезда Героя”. Высоцкий это запомнил. И результат:
Встречаю я Сережку Фомина,
А он – Герой Советского Союза…
Хотя не верится в такой случай. Звезду Героя в военные времена по блату не получишь, даже пронырливой тыловой крысе. Но история в песне с тайной, в ней много смысла. Известный журналист Андрей Иллеш рассказывал такой случай середины 50х годов: “В нашем дворе обитали три бывалых алкоголика. Толик и Карандей были личностями яркими… Третий же вообще без лица, без особенностей и оригинальности поведения. Звали его просто – Васнадзе. Трезвым я его не встречал. Неожиданное произошло 9 мая. Утром во двор вышел Васнадзе как стеклышко. На лацкане пиджака с загнутыми наружу уголками висела звезда Героя Советского Союза. Мужики открыли рот от изумления: Васнадзе оказался Героем”.
Происходило это, кстати, совсем недалеко от Большого Каретного – в Камергерском переулке. Жил Андрей в доме, напротив МХАТа и его Школы-студии. Васнадзе вполне годится на прообраз Сережки Фомина. Хотя сам Высоцкий на одном из концертов утверждал: “Я все придумываю, иначе это не было бы искусством. Я думаю, это настолько придумано, что становится правдой”. Но ведь так придумано, что от жизни не отличишь. А иные рассказывают вполне жизненную историю, а не веришь…
Высоцкий продолжает: “Темы – повсюду: те новые впечатления, которые я получаю, являются основой, а вообще это все придумано, обрастает материалом. Я же имею право на авторскую фантазию, на какие-то допуски. Песни мои – сюрреальные: в них иногда происходят такие вещи, которых мы в нормальной жизни, может быть, никогда и не видим. Десять процентов я беру из чьих-нибудь рассказов и собственных впечатлений, а на девяносто процентов придумано. Иначе нет тайны, ее даже песней не назовешь, какая же это поэзия?!. Героев я не ищу – в каждом из нас похоронено по крайней мере тысяча персонажей. Есть глаз, есть ухо, слышишь и видишь все вокруг. Трудно объяснить, где я беру героев для песен – вот они здесь, вы все здесь передо мной сидите”.
Любимов рассказывал: “Я был с Владимиром в войсках, и очень крупный военачальник говорил, что он завидует дару этого человека влиять на людей. “Какая у него сила, какая у него огромная энергия – взять и заставить людей слушать, затаив дыхание! Это качество хорошо иметь полководцу”.
В 1963 году Высоцкий с другом Михаилом Туманишвили отправились подзаработать в Сибирь – читали стихи, отрывки из прозы. А выступали они от Калмыцкой филармонии. И что-то там возникло с финансами – перерасход, что ли… Прилетел проинспектировать их работу директор – суровый мужчина, в возрасте, прошел Отечественную. Высоцкий спел “Штрафные батальоны”, “Мне этот бой не забыть нипочем”. Ветеран войны был потрясен. Туманишвили рассказывает: “Я тогда впервые увидел, как взрослый сильный человек может сломаться от Володиных песен. Он сидел и плакал. Здоровый мужик – крепкий, кряжистый. Он сказал: “Ребята, работайте, как хотите! Вы чудные парни!”
Зрелый Высоцкий скажет: “И самое главное, я считаю, что во время войны есть больше возможности, больше пространства для раскрытия человека – ярче он раскрывается. Тут уж не соврешь, люди на войне всегда на грани, за секунду или за полшага от смерти. Люди чисты, и поэтому про них всегда интересно писать”.
Одну из историй дяди Алексея Владимировича, рассказанных маленькому Володе, он вспомнит через много лет. Дядин батальон держал оборону в плавнях, а фланги не прикрыты. В панике сообщили об этом открытым текстом. Немцы его перехватили и поперли напрямую. Командир батальона дал команду на отход. Приказ расстрелять его за это не был приведен в исполнение, потому что начался сильный обстрел…
Боевой эпизод стал основой для песни “Тот, который не стрелял”.
Источник: журнал «Родина» №3 2015г.
