В многочисленных трудах, посвященных Пушкину, его личная жизнь, кажется, разобрана чуть ли не на атомы. Даже «донжуанский список» кто-то не поленился составить. А уж семейная жизнь… Но одна женщина, сыгравшая весьма заметную роль в жизни поэта, как-то осталась в стороне, во всяком случае, писали и пишут о ней мало и неохотно. А между тем Ольга Сергеевна Павлищева (в девичестве Пушкина), старшая сестра поэта, до конца его жизни оставалась близким другом и доверенным лицом.
Действительно, судя по сохранившимся воспоминаниям, в детстве брат и сестра были очень дружны. Ольга всегда смотрела на брата снизу вверх и была первой ценительницей (всегда восторженной!) не только его первых стихов, но и всех его затей и проказ. Даже после того, как Александр уехал в Царскосельский лицей, дружба между ними не прервалась. «Знавшие дела семьи единогласно свидетельствуют, что когда, в 1811 году, пришло время молодому Пушкину ехать в Петербург для поступления в лицей, он покинул отеческий кров без малейшего сожаления, если исключим дружескую горесть по сестре, которую он всегда любил», — так писал П.В. Анненков в материалах к биографии поэта. Но Ольга Сергеевна была сама по себе незаурядной женщиной, совершенно незаслуженно забытой, точнее, потерявшейся в тени знаменитого брата. Попробуем развеять эту тень и рассказать о том, что она скрывала.
Ольга была первенцем в семье Пушкиных. Она родилась 20 ноября 1797 года, за полтора года до Александра, но ее рождение не порадовало родителей, которые мечтали о сыне. Новорожденную передали на попечение прислуги и фактически забыли об ее существовании. Только после рождения сына родители вспомнили об Ольге, после чего дети росли и воспитывались вместе. Нежности в семье были не в чести: за малейшую провинность детей сурово наказывали. Надо сказать, что Ольга принимала наказания куда менее смиренно, чем ее брат. А старший сын и вовсе был для родителей сплошным разочарованием. Отдавая предпочтение младшему брату Льву, они мало обращали внимания на старших детей: вероятно, и это тоже сближало брата с сестрой.
Ольга была критиком первых произведений Александра. Забираясь в библиотеку отца, он читал комедии Мольера и под впечатлением такого чтения сам стал упражняться в писании подобных комедий, по-французски же. Брат и сестра для представления этих комедий соорудили в детской сцену, причем он был и автором пьес, и актером, а публику изображала она.
У детей были, в основном, одни и те же учителя, но в обучении Ольги больше внимания уделяли искусствам: она, судя по всему, прекрасно выучилась рисовать, основательно изучила английский язык и хорошо знала творчество Шекспира. Об отношениях брата с сестрой сын Ольги Л.Н. Павлищев позже писал: «В покойной матери моей Александр Сергеевич видел не только сестру родную, но своего искреннего друга; с ней — с детского возраста своего — он отводил душу и делился вдохновениями, осуществляемыми его внезапно угасшею лирой». Уже из лицея брат писал любимой сестре нежные послания. В одном из первых дошедших до нас стихотворений юный Пушкин, сравнивая свою лицейскую жизнь с монастырем, где «скука на часах», мечтает о встрече с сестрой:
Тайком взошед в диванну,
Хоть помощью пера,
О, как тебя застану,
Любезная сестра?..
В 1814 году семейство Пушкиных перебралось в Петербург, и Ольга с родителями часто бывала у брата. Это были радостные встречи. Недаром поэт писал: Что было бы со мною,//Богиня, без тебя? Царскосельский парк и поныне помнит долгие прогулки брата и сестры, их нескончаемые разговоры, их шутки и воспоминания о детстве… Все мы знаем о лицейском братстве, но ведь вокруг этого братства цвело и нежное сестричество! Сестры лицеистов хорошо знали друг друга, встречаясь в Царском Селе на летних прогулках, а зимой — на лицейских балах. Их связывали и первые дружбы, и первые влюбленности. Через много лет несколько семей лицеистов породнятся. Иван Малиновский женится на сестре Пущина, а сестра Малиновского свяжет свою жизнь с Владимиром Вольховским.
Но почему же имя сестры не встречается в произведениях поэта? Вероятнее всего, Пушкин берег родных людей от того, что сегодня называется «публичностью». Все, что связано с близкими, было для него сокровенно. Кроме того, сама Ольга была человеком замкнутым и домашним. Она отказывалась вести светский образ жизни, ограничиваясь доверительным общением лишь с узким кругом друзей. При этом ее нельзя было назвать тихоней, она могла быть упрямой и жесткой, порывистой и вспыльчивой. Возможно, эти черты характера да склонность к затворничеству долго мешали ей выйти замуж, хотя внешне Ольга Сергеевна была очень привлекательна. Не красавица, но сейчас такое лицо назвали бы «пикантным». Большие, выразительные глаза, тонкие черты лица, прелестная линия губ. Когда она улыбалась — становилась не- отразимой. Вот только улыбалась Ольга, увы, нечасто. Проходили лучшие годы… Но «милое, умное, доброе создание», как назвал Ольгу в одном из писем П.А. Вяземский, по-прежнему томилась дома. Он посвятил ей прочувствованные стихи:
«Нас случай свел; но не слепцом меня
К тебе он влек непобедимой силой:
Поэта друг, сестра и гений милый,
По сердцу ты и мне давно родня.
Так, в памяти сердечной без заката
Мечта о нем горит теперь живей:
Я полюбил в тебе сначала брата;
Брат по сестре еще мне стал милей».
Шло время. Пушкин становился известным поэтом. А как жила Ольга? Что могло кардинально изменить ее жизнь? Только замужество. И в январе 1828 года она совершила неожиданный для всех поступок: тайно обвенчалась с Николаем Павлищевым, который был моложе ее на пять лет. Самой же Ольге вот-вот должно было исполниться тридцать. Последний шанс? Или все-таки любовь? Вскоре об этом говорил весь Петербург… «Сестра поэта Ольга в зрелом уже девстве сбежала и тайно обвенчалась, просто из романической причуды, без всяких существенных препятствий к ее союзу, с человеком гораздо моложе ее», — с явной недоброжелательностью написал в воспоминаниях о Пушкине М.А. Корф. Что стояло за этим?
Николай Иванович Павлищев в 1819 году с серебряной медалью окончил пансион при Царскосельском лицее и поступил на службу. Его переводы иностранных романов помещались в «Литературной Газете», издаваемой А.А. Дельвигом. Вот что писал его сын: «Отец, несмотря на то, что жил лишь трудами, посещал избранное общество, опираясь на французскую поговорку: “Dis moi qui tu hantes, je te dirai qui tu es”. (Скажи мне, с кем ты, скажу, кто ты.) Одетый всегда безукоризненно, скромный, во всех отношениях приличный, был он в особенности хорошо принят в семействе Лихардовых, где и встретился с Ольгой Сергеевной Пушкиной и ее родителями. Ольга Сергеевна очень ему понравилась, а потому, не откладывая дела в долгий ящик, отец решился сделать предложение; но, раскусив чванство Сергея Львовича и в особенности Надежды Осиповны, которые оба, по своему эгоизму, держали дочь на привязи и — само собою разумеется — не могли допустить мысли выдать ее за человека бедного… прежде всего, он повел атаку на родителей: очаровал Сергея Львовича французскими каламбурами и беседами о дворе Тюльерийском, сочинителях, сочинительницах французских; затем сделался постоянным партнером Надежды Осиповны в бостоне, нарочно проигрывая ей большею частию партии. Играли же не по маленькой.
В результате он получил доступ в дом Пушкиных: они сами пригласили его. Насчет поддержки Александра Сергеевича и Василия Львовича, с которыми был уже давно знаком, он был покоен». Но… предложение Павлищева принято не было: «Сергей Львович замахал руками, затопал ногами и Бог весть почему даже расплакался, а Надежда Осиповна распорядилась весьма решительно: она приказала не пускать отца моего на порог, и дело с концом… Когда, две недели спустя, Надежда Осиповна увидела его на бале…, то запретила дочери с ним танцевать. Во время одной из фигур котильона отец, подойдя к ней, сделал с нею тура два. Нашлись приятели, которые поспешили доложить о таком великом событии забавлявшейся картами в соседней комнате Надежде Осиповне. Та в негодовании выбежала и в присутствии общества, далеко не малочисленного, не задумалась толкнуть свою тридцатилетнюю дочь. Та упала в обморок».
После этого и произошел побег. 25 января 1828 года, в среду, в час по полуночи, Ольга Сергеевна тихонько вышла из дома; у ворот ее ждал жених, они сели в сани, помчались в церковь св. Троицы Измайловского полка и обвенчались в присутствии четырех свидетелей — друзей жениха. После венца Павлищев отвез супругу к родителям, а сам отправился на свою холостую квартиру. Рано утром Ольга Сергеевна послала за братом Александром Сергеевичем, жившим особо, в Демутовой гостинице.
В.А. Жуковский писал племяннице: «Пушкина, Ольга Сергеевна, одним утром приходит к брату Александру и говорит ему: милый брат, поди, скажи нашим общим родителям, что я вчера вышла замуж… Брат удивился, немного рассердился, но, как умный человек, тотчас увидел, что худой мир лучше доброй ссоры, и понес известие родителям. Сергею Львовичу сделалось дурно… Теперь все помирились». Некоторые подробности передает А.П. Керн: «Другое воспоминание мое о Пушкине относится к свадьбе сестры его. Дельвиг был тогда в отлучке. В его квартире я с Александром Сергеевичем встречала и благословляла новобрачных. Расскажу подробно это обстоятельство. Мать Пушкина, Надежда Осиповна, вручая мне икону и хлеб, сказала: «Remplacez moi, ch¤re amie, avec cette image, que je vous confie pour b¤nir ma fille! (Замените меня, мой друг, вручаю вам образ, благословите им мою дочь!)» Я с любовью приняла это трогательное поручение и, расспросив о порядке обряда, отправилась вместе с Александром Сергеевичем в старой фамильной карете его родителей на квартиру Дельвига, которая была приготовлена для новобрачных».
Поступок, мягко говоря, беспрецедентный. Поручить абсолютно посторонней женщине благословить родную дочь под венец … Надежда Осиповна, конечно, всегда отличалась некоторыми странностями в поведении, но тут она явно превзошла самое себя. Кстати, в скором времени, Сергей Львович полюбил зятя, а вот Надежда Осиповна так и не сменила гнев на милость. Одному Богу известно, почему она так недоброжелательно отнеслась к избраннику дочери. Впрочем, она и до этого всех искателей руки Ольги встречала «с фурией», то ли ревнуя к тому, что ее собственные молодость и красота уже никогда не вернутся, то ли рассчитывая на то, что Ольга останется при ней «компаньонкой» до конца жизни. А может быть, видела в Павлищеве то, что другим открылось много позже?
Судя по дошедшим до нас сведениям, брак этот не сделал Ольгу Сергеевну счастливой. Ее сын писал: «До замужества моя мать пользовалась цветущим здоровьем. Но нравственная передряга, которую она перенесла от Сергея Львовича, в особенности же от Надежды Осиповны при этом событии, потрясла всю ее нервную систему, а весной 1829 года и мать моя подверглась сильнейшим страданиям печени, которые осложнились частыми головокружениями. Малейший шорох казался ей шумом, а неожиданное падение на пол ножниц, ложек и тому подобных предметов вызывало в ней истерические рыдания и хохот». Видимо, все это усугублялось и достаточно скромным материальным положением, и характером мужа. До нас дошла переписка Пушкиных с Павлищевым, касающаяся, в основном, денежных дел. По ней можно судить о мелочности супруга Ольги Сергеевны и его расчетливости: он требовал сначала приданого, а после смерти тещи — наследства, продажи или раздела Михайловского. Жизнь сложилась так, что молодым супругам приходилось часто и надолго разлучаться: в начале 1831 года Павлищева перевели на службу в Польшу, где, между прочим, вовсю полыхало восстание, а Ольга Сергеевна осталась в Петербурге («до окончательного водворения мужа в Варшаве»). Почти год она провела в постоянных беспокойствах и душевных волнениях. К ним присоединялись и сугубо житейские заботы, при совершенной неизвестности, что будет дальше. Немудрено: именно в это время в России свирепствовала холера.
Старшие Пушкины и недавно женившийся Александр Сергеевич жили в Царском Селе, Ольга — в Петербурге. Она предприняла попытку переехать к своим… И вот что из этого получилось: «Путешествие мое в Царское совершенно не удалось. Желая избегнуть карантина, я решилась сделать крюк и приехала на место благополучно, хотя и поздно вечером, но позвонила по ошибке не к брату, у которого остановились отец и мать до переезда их в Павловское, а к его соседке — нашей доброй старушке Архаровой. Вообразив, что это не я, а сама петербургская холера в моем образе пожаловала к ней в гости, Архарова закричала от испуга, указала мне дачу Пушкиных и криком своим произвела суматоху всеобщую. Я к дражайшим; мать, в особенности же отец, — Александр и жена его были в гостях, — перепугались еще хуже Архаровой; не холера, а страх заразителен, и вот не прошло получаса, как меня отвозят с “триумфом” в карете, в сопровождении госпожи полиции, и отвозят будто бы для того, чтобы выдержать карантин, но на поверку моим глазам представился не карантин, а кордон, откуда мне, без дальних разговоров, указали обратную дорогу в северную столицу».
Наконец Павлищев вместе с русскими войсками «вступил в Варшаву», и теперь Ольга ждала, когда же он, наконец, устроится на новом месте. Встретив новый 1832 год вместе с родными, она написала мужу: «Никогда еще мне не было так грустно, как в прошлую пятницу, 1 января, когда обедала с братом и Наташей у стариков. Папа и мама хотя и не совсем передо мною правы, но все же любят меня по-своему; меня томили недобрые предчувствия, что в день нового года обедаю у них последний раз». Только осенью она сумела выехать к мужу. И почти сразу же между нею и родителями возникла переписка, благодаря которой стали известны многие подробности жизни семьи Пушкиных.
Наконец-то к Ольге Сергеевне пришло счастье материнства. Получив известие о рождении внука, бабушка как будто примирилась с зятем: «Как выразить вам радость, которую я испытала, получив письмо ваше, мой дорогой Николай Иванович? Надо быть бабушкой, чтобы представить себе, что я почувствовала, его читая; да благословит небо нашего маленького Леона, которого люблю уже от всего сердца; да составит он ваше счастие, и желаю иметь приятное утешение принимать его ласки; вот искреннее мое желание, которому никогда не изменю». В августе 1835 года Ольга Сергеевна приезжала с сыном в Петербург. Родня встретила ее радостно, и она очень тепло отзывалась о невестке и ее семье: «Наташа и сестры ее, Азинька и Коко, прелюбезные и предобрые. Видят во мне родную и, конечно, чтобы сделать мне приятное, ласкают моего Лелю, в особенности Коко. Мальчишка (le petiot), кажется, уже в нее и влюбился… Сегодня [в день своих именин] маленький Леон — мужчина самый счастливый на свете… Александр, его жена и обе свояченицы навезли ему с три короба игрушек».
Надежда Осиповна умерла весной 1836 года, на Пасху, «во время Великой заутрени, когда в храмах божиих раздавалось радостное «Христос воскрес». Внук рассказывал, что перед смертью она «томительно ожидала свидания» с зятем, который должен был вот-вот приехать в Петербург «по службе и по делам». Так ли это на самом деле, неизвестно. Может быть, действительно хотела уйти из жизни примиренной со всеми. Во время последней болезни она очень сблизилась со старшим сыном, и после ее смерти А.С. Пушкин рыдал как ребенок.
В мае 1837 года у Павлищевых родился второй ребенок — дочь Надежда. Но еще раньше Ольга Сергеевна получила известие о гибели брата. Лев Павлищев вспоминал: «По получении рокового известия в Варшаве, в дипломатической канцелярии наместника, чиновник этой канцелярии г. Софьянос явился к моим родителям ночью на квартиру. С таинственным видом прошел он в кабинет отца и на вопрос: “зачем пожаловали не к чаю, а так поздно?” — отвечал: “известие страшное: Александр Сергеевич убит!” Тут Софьянос, сообщив отцу некоторые сведения о злополучном деле, поспешил откланяться. Между тем мать моя, услышав голоса разговаривающих, позвала отца по уходе печального вестника и спросила, кто был у него так поздно и зачем? — Александр Сергеевич… — начал отец. — Что, болен? умер? — Убит на дуэли Дантесом. Это известие было для моей матери таким страшным ударом, что она занемогла очень серьезно; кровавая тень погибшего брата являлась к ней по ночам; она вынесла жестокую нервную горячку… Все знакомые моих родителей, начиная с фельдмаршала, и русские и поляки, поспешили изъявить самое теплое сочувствие матери. Медовая улица, где жили мои родители, три дня сряду была запружена экипажами».
Очень интересны записанные Павлищевым рассуждения его матери о гибели брата: «В этой кончине гораздо менее виновен ничтожный Дантес, нежели добрые люди (!), наметившие его палачом, — люди, в числе которых, кроме немца Бенкендорфа, оказались между прочими — к вящему их стыду и посрамлению, носившие русские, украшенные княжескими титулами фамилии — иезуит Гагарин и автор не одного памфлета против России — кривоногий (le bancal) Долгоруков Петр. Оба они, в сущности, ненавидели Россию, в которой родились, воспитывались, хлеб которой они ели не один десяток лет… оба виновны, и нельзя придавать значения их сшитым белыми нитками уверткам. Один из них соображал, сочинял и писал пасквили, другой адресовал, запечатывал, отправлял… Если бы во время самого разгара гнусной подпольной войны против брата я находилась в Петербурге, то не посмотрела бы ни на каких Бенкендорфов и не поколебалась открыть все самолично Государю, одно мощное слово которого заставило бы низких заговорщиков снять маски, и они понесли бы должную кару по закону. Но меня не было, а брат не пожелал написать о своем горе, иначе я немедленно поехала бы в Петербург.
В довершение несчастья, в Петербурге не было тоже ничего не подозревавшего брата Льва: тот не допустил бы Александра до поединка, да и сам бы на дуэль не вышел, доказав уже храбрость в дюжине кровопролитных сражений, а без всякой дуэли сумел бы преподать Дантесу щеголю (а се mirlifore) более действительный урок и отбить у него навсегда охоту финтить да тарантить. Впрочем, «мирлифлер» и сам не рассуждал, с кем дерзнул играть, а так как в его голове логика работала не с особенным усердием, то где же и было ему сообразить, что сам играет роль пешки, проводимой в дамки поражаемыми Александром врагами?»
Ольга Сергеевна пережила обоих своих братьев. Сильный характер, несвойственная Пушкиным хладнокровная решительность — вот что ее поддерживало во всех испытаниях. Ее сын приводил примеры, показывающие силу характера матери. «Будучи девицей, она одним грозным взглядом и энергическим словом принудила ретироваться вооруженного топором злодея, проникнувшего через окошко в ее комнату с намерением грабежа, и своею распорядительностью заставила людей вовремя схватить разбойника и передать его в руки правосудия. Такую же неустрашимость и распорядительность показала она и впоследствии, в Варшаве, когда в декабре 1849 года вспыхнул ночью пожар в наместниковском дворце, где жили мои родители. Проснувшаяся мать первая, увидя объятый пламенем потолок в комнате перед спальнею, через которую и был только выход в другие покои, перешла через нее, задыхаясь клубами дыма, вынесла в дальнюю комнату лежавшую в горячке малолетнюю сестру мою, подняла на ноги людей, дала знать пожарной команде, уложила вещи и уже потом разбудила отца, кабинет и спальня которого находились на другой половине огромной казенной квартиры. Прискакал обер-полицеймейстер генерал Абрамович с командой, и пожар потушили». И обратим внимание на то, где находилась спальня мужа… Фактически брак уже перестал существовать. Известно и о семейных неладах, и об изменах Павлищева. Рассказывали, что почти сразу после смерти жены он поспешил жениться на женщине, в связи с которой состоял уже давно.
А Ольга пыталась держаться.
Подрастали дети. Сына Льва она отправила учиться в Петербург. Свободное время он проводил в доме Н.Н. Пушкиной-Ланской. Известно, что Наталья Николаевна очень любила «Леона» и отзывалась о нем: «Горячая голова, добрейшее сердце, вылитый Пушкин». Здоровье Ольги Сергеевны, между тем, продолжало ухудшаться. В декабре 1862 года у нее случился «страшный нервный удар», а затем начала развиваться глаукома. Операцию ей смогли сделать лишь через год, но спасти от окончательной слепоты возможно было только правый глаз; левый был мертв; но и после операции она видела предметы правым глазом как бы сквозь густой черный флер, а ноги после удара остались парализованными, так что без помощи палки она не могла ступить. Так она прожила последние пять лет. Она жила в Петербурге (с мужем уже разъехалась), встречалась с первыми биографами своего великого брата (интересно, что среди навещавших ее упоминают лицейского товарища Пушкина С.Д. Комовского, которого обычно причисляют к недоброжелателям поэта), диктовала воспоминания.
Ее сын умер в 1915 году бездетным, а дочь вышла замуж за итальянского певца и композитора, профессора Варшавской консерватории Иосифа Рафаиловича Пане. У нее было пятеро детей — сын и четыре дочери.
Ольга Сергеевна скончалась 2 мая 1868 года и была похоронена на Новодевичьем кладбище Петербурга. В 1936 году прах ее был перенесен в Некрополь мастеров искусств Александро-Невской лавры. Первоначально на надгробии, установленном Л.Н. Павлищевым, была сочиненная самой Ольгой Сергеевной эпитафия:
«Отдых от жизни тяжелой
Могила одна нам дает!
Пусть же с улыбкой веселой
Страдалица к смерти идет».
А.П. Керн когда-то писала: «Пушкин мало кого истинно любил, кроме няни и сестры своей». П.А. Вяземский, обращаясь к Ольге Сергеевне, говорил о ней и Пушкине:
«Удел его — блеск славы вечно льстивой,
Но часто нам сияющий из туч;
И от нее ударит яркий луч
На жребий твой, в беспечности счастливый.
Но для него ты благотворней будь;
Свети ему звездою безмятежной,
И в бурной мгле отрадой, дружбой нежной
Ты услаждай тоскующую грудь».
Так много значила для Пушкина (и не только для него!) и так быстро забыта и современниками, и потомками. Память человеческая все-таки странно устроена.
Источник: журнал “Смена” №6 2021г.
