Он был наставником целой плеяды русских врачей. Выдающегося французского врача Жана-Мартена Шарко в России больше знают как изобретателя одноименного контрастного душа высокого давления. Хотя, похоже, “душем Шарко” эту процедуру называют только у нас. На родине изобретателя она именуется просто: “струйный душ”.
Гораздо менее известен широкой публике остров в море Беллинсгаузена на западе Антарктиды, названный в честь знаменитого невропатолога и психиатра Землей Шарко. Открыт остров был 11 января 1910 года французской экспедицией, возглавляемой сыном доктора — полярным исследователем, океанографом и медиком Жаном-Батистом Шарко. Он и дал острову имя отца. Если бы доктор Шарко дожил до этого времени, ему, вероятно, польстило бы, что его имя осталось не только в истории медицины, но и на географических картах мира. Ведь и сам он был членом Французского географического общества. Впрочем, еще более пяти десятков различных академий, университетов и научных обществ посчитали за честь назвать Жана-Мартена Шарко своим президентом, вице-президентом, почетным или действительным членом.
УЧЕНАЯ СТЕЗЯ
29 ноября 1825 года в семье небогатого парижского ремесленника-каретника родился сын, названный Жаном-Мартеном. Во всех биографических справках непременно подчеркивается, что отец мог дать хорошее образование только одному из трех своих сыновей и выбрал для этой цели именно Жана-Мартена. Неизвестно, остался ли глава семьи доволен своим выбором, поскольку, окончив лицей Сен-Луи, сын не продолжил семейный бизнес, а поступил на медицинский факультет Парижского университета. Есть, правда, классический вариант этой истории, который приводит в своей книге о великих врачах историк медицины Михаил Шойфет. Согласно этой версии, отец сам пожелал, чтобы один из его сыновей пошел в науку, второй стал солдатом, а третий унаследовал родовое каретное дело. Жану-Мартену выпала ученая стезя.
Успешно завершив образование, Жан-Мартен Шарко открыл частную практику в Париже, совмещая ее с преподаванием на медицинском факультете Сорбонны. Через четыре года в качестве интерна он поступил в госпиталь Сальпетриер, предназначавшийся для лечения “престарелых женщин и частью как приют для эпилептичек и помешанных”. В 1858 году Шарко стал доктором медицины, в 1860-м получил звание профессора невропатологии, а с 1862 года возглавил отделение больницы Сальпетриер, постепенно превратив ее из богом забытого приюта в известный центр научных исследований. О заслугах и достижениях профессора Шарко в области медицины и особенно в лечении истерии и применении гипноза написано много и достаточно подробно.
Доктор Шарко был наставником целой плеяды русских врачей, таких как Владимир Михайлович Бехтерев, Леонид Васильевич Блюменау, Сергей Петрович Боткин, Николай Владимирович Даль (лечащий врач Врубеля, Шаляпина, Станиславского и Качалова. — Прим. авт.), Владимир Гаврилович Дехтерёв, Михаил Степанович Зернов, Алексей Яковлевич Кожевников, Лев Васильевич Попов, Павел Яковлевич Розенбах, Владимир Карлович Рот, Александр Ефимович Щербак, Владимир Владимирович Экк — этот список можно продолжить. Все они проходили стажировку в клинике Шарко в Париже.
К Шарко обращались за помощью многие русские пациенты, как безвестные, так и знаменитые. В их числе были писатель Иван Сергеевич Тургенев, художник Василий Дмитриевич Поленов и даже члены императорской фамилии.
Сам Шарко по приглашению своих коллег дважды посещал Россию — в 1881 и 1891 годах. Русские врачи устроили французскому профессору очень теплый прием. В этих визитах Шарко сопровождали жена и дети — сын Жан-Батист и дочь Жени. Во время второй поездки они посетили университетские неврологическую и психиатрическую клиники на Девичьем поле, которые возглавлял ученик Шарко, известный профессор Алексей Кожевников.
ИНТЕРЕС КО ВСЕМУ РУССКОМУ
Все, кто встречался с Жаном-Мартеном Шарко, отмечали его живой интерес к России. Примечательны воспоминания одного из его учеников, врача Алексея Андреевича Любимова, с начала 1880-х годов практиковавшего во Франции. Он пользовался популярностью у живущих во Франции россиян, был старостой православной церкви в Ницце и одним из инициаторов строительства русского храма в Биаррице. Любимов хорошо знал Шарко и после смерти профессора опубликовал научно-биографический этюд о нем, позже переведенный на французский язык. “Что касается нас, русских, — писал Любимов, — то для нашего самолюбия будет лестно узнать, что с самого начала своей карьеры г-н Шарко выказывал нам живую симпатию. Она проявилась задолго до установления нынешних дружеских отношений между двумя народами. Он говорил, что мы — люди будущего”. По словам Любимова, эту симпатию ко всему русскому разделяла и семья Шарко. Его дочь Жени, выдающийся лингвист, художница и будущая хранительница музея своего отца, свободно говорила и писала по-русски. Она выучила язык, чтобы читать в оригинале великих русских классиков.
О симпатиях Жана-Мартена Шарко к России писал и выдающийся психиатр, невролог и физиолог Владимир Михайлович Бехтерев. В специальном выпуске журнала “Современная психоневрология”, вышедшем в 1925 году к 100-летию знаменитого француза, он вспоминал: “Парижские врачи <…> ревновали нас, русских, и, смеясь, сочинили анекдот о русском происхождении Шарко, производя его фамилию от украинского города Харькова (Charcot во французском произношении)”. Бехтерев познакомился с Шарко, когда тот приехал в Россию в 1881 году, присутствовал на торжественном обеде, устроенном в честь профессора русскими психиатрами в петербургской гостинице “Европейская”, а через три года приехал к нему в Париж поучиться. Шарко радушно его принял и продемонстрировал русскому практиканту использование гипноза на пациентах.
ПРЕДАННЫЕ УЧЕНИКИ
Как отмечал Алексей Любимов, уроки Шарко навсегда останутся в памяти тех, кто имел счастье его слышать; он сочетал в себе двойной талант — врача и учителя. Обычно мэтр в десять утра начинал свою лекцию, которая длилась более двух часов. Желание занять хорошие места, чтобы быть поближе к профессору, было настолько сильным, что амфитеатр заполнялся за полтора часа до его появления.
О публичных лекциях Шарко, на которые в Сальпетриер съезжались не только студенты, но и маститые врачи, вспоминал и Сергей Петрович Боткин, приехавший в Париж в 1887 году для лечения. Несмотря на болезненное состояние, Боткин не мог упустить возможности послушать знаменитого коллегу: “Лекции его оригинальны, в высшей степени поучительны; подбор случаев в клинике богатейший для изучения истерии и гипнотизма, это последнее дало мне возможность познакомиться с совершенно новым для меня миром явлений нервной системы”. Шарко, высоко ценя Сергея Петровича как ученого, представил его аудитории в таких лестных выражениях, что слушатели устроили русскому врачу настоящую овацию.
Учеником и последователем Шарко был и Михаил Степанович Зернов — физиотерапевт, бальнеолог, создатель курортов в Ессентуках и Сочи. Именно он привез в Россию из своей парижской командировки “душ профессора Шарко”. Зернов внедрил его сначала в Москве, а позднее и в основанном им ессентукском санатории, в состав которого входили водолечебница и грязелечебница.
Среди студентов профессора Шарко были не только мужчины, но и женщины, в том числе из России. Они ехали учиться к нему, не имея возможности получить диплом врача на родине, поскольку по университетскому уставу доступ в высшие учебные заведения для женщин в России в то время был закрыт.
Поистине судьбоносную роль сыграл Шарко в жизни двух сестер — Глафиры и Софии, дочерей кондитерского фабриканта Алексея Ивановича Абрикосова. История их знакомства началась с болезни младшей — Сони, у которой в 18 лет вдруг отнялись ноги. Выписанный из Петербурга Боткин поставил диагноз “истерия” и посоветовал немедленно ехать в Париж к доктору Шарко. Глафира вызвалась сопровождать Соню. Историю ее исцеления вспоминал позднее их племянник — Хрисанф Николаевич Абрикосов: “На обеих сестер Шарко произвел необыкновенное впечатление. Они ждали дни его посещения с трепетом и благоговением. Шарко назначил для Сони курс лечения душами, который строго исполнялся. Через несколько времени Соня заметно окрепла, однако ходить все еще не могла, но вот как-то раз сестры заждались назначенного визита Шарко, он почему-то задерживался. Когда же Соня вдруг услыхала, что Шарко подъехал к санаториуму, она вскочила с своего кресла и сбежала с третьего этажа в переднюю к нему на встречу. С тех пор она совершенно поправилась и вернулась в Москву к родителям”.
Вскоре София Алексеевна вышла замуж за акушера и гинеколога Александра Николаевича Рахманова. Болезнь к ней больше не возвращалась. А на Глафиру Алексеевну Шарко произвел такое неизгладимое впечатление, что она решила остаться в Париже, поступила на медицинский факультет, где оказалась единственной женщиной, и стала его ученицей. В 1897 году Глафира защитила диссертацию “Истерия в XVII и XVIII вв. Историческое исследование”. Еще в студенческие годы у нее завязался роман с одним из любимых учеников Шарко — Шарлем Рише, у них родились две дочери. Известный книгоиздатель Михаил Васильевич Сабашников увидел Абрикосову в Париже в 1898 году “бодрой и жизнерадостной”. По его словам, Глафира казалась истой парижанкой, сохраняя в то же время обаяние чисто русской и даже московской непосредственности. Поскольку Рише был женат, их отношения с Глафирой Алексеевной не могли быть узаконены. Она сохраняла свою девичью фамилию, называла Рише “отец моих детей” и “вообще в столь щекотливом положении проявляла много такта и умения жить”.
ИМЕНИТЫЕ ПАЦИЕНТЫ
Про способности доктора Шарко спасать неизлечимых больных ходили легенды. Рассказывали, что он мог поставить человека на ноги в буквальном смысле одним только взглядом своих черных глаз. Неходячему больному он мог сказать: “Встань и ходи”, и тот уходил совершенно здоровым. Но со смертельным недугом Ивана Тургенева Шарко справиться не удалось. Правда, винить его в этом нельзя: даже при современных возможностях медицины побороть рак получается далеко не всегда.
Первые признаки болезни проявились в конце марта 1882 года, когда Тургенев был в Париже. Сначала писатель полагал, что это невралгия, и обратился за консультацией к Шарко. Профессор поставил ошибочный диагноз “грудная жаба” и констатировал, что “медицина практически бессильна против этого заболевания”. Остается только лежать и ждать, сообщает Тургенев в своих письмах в Россию. Сначала ни врачи, ни он сам не осознавали угрозу: “Опасности болезнь не представляет, но заставляет лежать или сидеть смирно; даже при простом хождении или стоянии на ногах делаются очень сильные боли в плече, спинных лопатках и всей груди, затем является и затруднительность дыхания”. Постепенно писатель понимает, что болезнь неизлечима. Больше всего его огорчает то, что он не знает, когда сможет вернуться на родину, в любимое имение Спасское-Лутовиново. Приглашенные врачи — парижский доктор Жакко, подтвердивший диагноз Шарко, доктора медицинских наук Н.А. Белоголовый и Л.Б. Бертенсон — прописывают молочную диету. После небольшого облегчения в январе 1883 года болезнь резко обострилась, не помогла и успешно проведенная операция по удалению невромы. Боли становятся невыносимыми, Тургеневу усиливают инъекции морфия, что сказывается на его психическом состоянии. “К физическим мучениям присоединилось еще и психическое расстройство, выраженное смутными представлениями о преследовании, страстным враждебным отношением ко всем окружающим <…>, — сообщал Боткину в апреле лечивший Тургенева доктор Гирц. — Время от времени у больного являются помыслы о самоубийстве и даже человекоубийстве”. Профессора Бруардель и Шарко приписывали это психическое расстройство сердечному бреду. Посетившая Тургенева русская ученица Шарко, психиатр Надежда Скворцова-Михайловская вспоминала, что писатель просил дать ему отраву, чтобы прекратить мучения. Тургенев скончался 22 августа в имении Виардо в Буживале близ Парижа. Правильный диагноз был поставлен только после вскрытия: русского писателя убила саркома спинного мозга.
Среди знаменитых русских пациентов французского врача был Василий Поленов. Художника донимали нестерпимые головные боли. Не помог ни летний отдых в Жуковке на Клязьме, ни поездка в Крым. И Поленов отправился к Шарко. Зиму 1889/90 года он провел в Париже, принимая прописанный ему курс гидротерапии. Помог ли ему ледяной душ французского медика, теперь сказать сложно, но головные боли действительно прекратились.
Лечилась у Шарко и племянница Петра Ильича Чайковского — Татьяна Львовна Давыдова, старшая дочь его сестры Александры Ильиничны. Это была талантливая девушка, бравшая уроки игры на фортепиано и арфе в Женевской консерватории и делавшая успехи в изучении иностранных языков. Чайковский любил племянницу, посвятил ей “Шесть вокальных дуэтов”. Вместе с тем, по словам историка музыки, композитора Валерия Соколова, некоторые особенности ее характера и поведения настораживали. В 19 лет у нее обнаружился катар желудка, вызвавший малокровие, ее преследовали головные боли и нервные припадки. Мать сама предложила ей морфин как болеутоляющее средство, в результате возникла зависимость. После разрыва Татьяны с женихом и нескольких непродолжительных романов весной 1882 года возобновились ее отношения с молодым пианистом Станиславом Блуменфельдом, бывшим ее домашним учителем музыки. В итоге она забеременела. Петр Ильич вместе с младшим братом, Модестом Ильичом, втайне от всех организовали роды Татьяны в Париже и поместили ее в клинику для лечения от наркозависимости. Шарко пообещал вылечить девушку, предупредив о необходимости соблюдать все его предписания. Лечение проходило успешно, в мае 1883 года Таня вернулась к родителям, оставив ребенка на попечении французской семьи. Окружающим казалось, что состояние ее улучшилось. Но в январе 1887 года на одном из балов 25-летняя Татьяна внезапно скончалась от сердечного приступа. Ее сына Георгия усыновил старший брат Петра Ильича — Николай Чайковский.
Пациентом Шарко также был великий князь Николай Николаевич Старший — третий сын императора Николая I. В 1880 году он приехал в Париж на лечение: у него была обнаружена злокачественная опухоль десны, вероятно, давшая метастазы в головной мозг и повлиявшая на психическое здоровье князя. Помимо врачебной помощи Шарко оказал ему и дипломатическую услугу, организовав встречу с премьер-министром и министром иностранных дел Франции Леоном Мишелем Гамбеттой в своем доме.
Современники отмечали, что Жан-Мартен Шарко был разносторонней личностью. Его интересовала не только научная работа в области медицины, но и музыка, живопись, литература. Он сам иллюстрировал свои монографии, известно несколько созданных им карикатур. Его любимыми композиторами были Глюк, Бетховен и Вебер. Он был поклонником классической литературы. Владея несколькими языками, читал в оригинале Шекспира и Данте. Из французских авторов предпочитал Рабле и Альфонса Доде.
Жан-Мартен Шарко был выдающимся человеком. По своим моральным качествам он представлял собой высоконравственную, образцовую личность, а его научное наследие свидетельствует о его гениальности. Так охарактеризовал учителя в своей книге Алексей Любимов. И можно не сомневаться, что Жан-Мартен Шарко мог бы по праву гордиться своими русскими учениками.
Источник: журнал «Русский мир» №1 2024г.