Не так давно в России вновь издали «Дневник» Марии Башкирцевой, появились новые книги и статьи о ее творчестве, и в России вспомнили об этой талантливой художнице и писательнице, прожившей всего 26 лет, но сумевшей оставить свой след в искусстве, да и вообще в европейской культуре рубежа XIX–XX веков.
Мария Башкирцева родилась 24 ноября 1858 года в усадьбе Гайворонцы, под Полтавой, в богатой и весьма родовитой семье. Ее отец, Константин Башкирцев, был предводителем местного дворянства, а дед, старший Башкирцев, — генералом, героем Крымской войны. Мать, Мария Бабанина, происходила из старинной дворянской семьи. Девочку все обожали, только вот отношения между родителями не очень складывались, и спустя два года после свадьбы они разошлись.
Отца Марии заменил второй дед, с материнской стороны — англоман, страстный почитатель Байрона, человек блестяще образованный в разных областях. Ну и две гувернантки — русская и француженка — внесли свой вклад в ее воспитание и образование.
В 1870 году мать, тетка, дедушка, брат и кузина Марии отправились в Европу — благо, денег у них было достаточно. Поначалу они поселились в Баден-Бадене, но у тетки Марии обнаружилась безумная страсть к игре, и Башкирцевы уехали в Ниццу — пока пылкая любительница казино не лишилась всех своих денег. Там, в Баден-Бадене, осталась первая любовь совсем еще юной Марии — молодой герцог Гамильтон. Этот блестящий английский аристократ казался ей совершенством, она даже находила его похожим на Аполлона Бельведерского и ужасно ревновала ко всем красавицам Баден-Бадена. То было чувство чистое и невинное, абсолютно платоническое, какое бывает у восторженных девочек. Мария даже ни разу не перемолвилась с ним словом, а лишь молила Бога: «Господи, дай мне герцога Г., я буду любить его и сделаю счастливым, я буду помогать бедным».
В Ницце всему семейству Башкирцевых было хорошо и спокойно — красивая вилла, рядом море, по набережной фланирует разноцветная толпа отдыхающих. А Мария почти все время занималась учебой — и когда гувернантка опаздывала на занятия, Муся, как ее звали в семье, в ярости кричала, что та ворует у нее время. Она словно чувствовала, что жизнь ее будет недолгой, и дорожила каждой минутой.
Мария решила пройти лицейский курс. Ей тут же наняли учителей, и она, работая, как одержимая, занималась по девять часов в день. Тут и физика, и математика, а еще она учила языки — английский, французский, немецкий и итальянский, а также смогла овладеть древнегреческим и латинским. Ей все интересно, а потому она читала не только современных писателей, но и, к примеру, Платона. Занималась Муся и музыкой — играла на гитаре, мандолине, фортепьяно, пела. «Скорее, скорее!» — стучало в ее сознании. Тогда, в Ницце, она решила вести дневник, которому доверяла все свои мысли, мечты, с которым делилась всеми своими впечатлениями.
В это время она вдруг поняла, что красива: Муся внимательно разглядывала себя в зеркале и видела в нем очаровательную девушку — элегантную, с тонкой талией и пышными волосами. Такое сокровище должно достаться достойному человеку, думала она. Жертвами ее красоты, ума и обаяния становились самые разные люди, но история большой любви никак не складывалась. И тогда она решила: «Выйти замуж и иметь детей? Это может каждая прачка». Нет, ее, Марию Башкирцеву, ждет иное будущее!
У нее обнаружился музыкальный слух и довольно сильный голос. Решено — она станет певицей! Муся начала брать уроки у настоящей певицы. Но, увы, — ларингит лишил ее голоса, более того — все сильнее слабел слух. Муся была в отчаянии, ведь слава, то, что влекло ее больше всего, уже была так близка! Она уже видела себя на лучших оперных сценах мира! Как-то она написала в своем дневнике: «Хочу быть богата, хочу иметь картины, дворцы, бриллианты, хочу быть центром блестящего круга… хочу… хочу… хочу. Я, которая хотела бы жить сразу семью жизнями, живу только четвертью жизни… Судьба заставляет меня недостойно терять время».
После очередного неудачного романа и очередной вспышки отчаяния она упросила все свое семейство, которое уже давно жило по воле этого маленького тирана и деспота, отправиться в Париж — теперь она решила, что непременно станет знаменитой художницей. Муся всегда любила рисовать, и у нее это неплохо получалось. Она еще всем покажет, что она такое — Мария Башкирцева! Мать и тетка не смели ей перечить — Муся теперь полностью определяла их жизнь. Ведь еще в Ницце она однажды пожаловалась на боль в груди. После осмотра врача стало ясно, что у нее серьезные проблемы с легкими.
Сколько этой девочке отпущено, никто не знал. Так пусть она будет счастлива хоть чуть-чуть… В Париже, в 1877 году, Мария поступила в Академию Жулиана, известного парижского художника, — там разрешалось учиться живописи дамам. На первый урок мадемуазель Башкирцева явилась в красивом белом платье, в сопровождении служанки и любимой собачки Коко. «Ну вот, еще одна сумасбродная богачка на мою голову», — наверное, подумал мсье Жулиан. В какой-то мере он был прав — Муся была и богата, и сумасбродна, но, к его большому удивлению, она оказалась весьма талантлива! И к тому же невероятно усидчива, она была готова работать без обедов, без перерывов на отдых. Уже через пару дней Жулиан сказал, что у нее определенный дар. Мария была счастлива. «Вот мой мир! Я готова была убить себя, что не начала раньше», — писала она в дневнике. Мария забыла о платьях и нарядах, об украшениях и званых вечерах — с утра до ночи она сидела перед мольбертом. Ей не давалось изображение обнаженного тела, и она стала брать уроки анатомии — хотела во всем добиться совершенства. И мечтала о больших выставках, о славе… Вскоре она уже догнала других учениц Жулиана — ее картину («Мастерская Жулиана») отобрали для Салона, главной выставки Парижа!
Это случилось в 1881 году. Она сама написала (конечно, под псевдонимом) рецензию на свою картину. «У этой молодой художницы большое будущее», — говорилось в ней, но Мария лукавила, она уже прекрасно знала: у нее туберкулез, и никакого будущего у нее нет… Но иногда она об этом забывала, и в такие минуты ощущала себя частью всей мировой культуры. Мария много размышляла о смысле и целях живописи. По ее словам, ей нравилось все то, что всего правдивее, что ближе к природе. Да и не состоит ли в этом подражании природе сама цель живописи? А вскоре она нашла себе учителей среди старых испанских мастеров. «Ничего нельзя сравнить с Веласкесом. А Рибера? Можно ли видеть более правдивое, более божественное? Нужно соединение духа и тела. Нужно, подобно Веласкесу, творить как поэт и думать как умный человек».
Удивительное дело — героями картин этой изнеженной русской богачки становились, в основном, дети парижских окраин, бедняки, уличные нищие. Ее полотна были полны любви к людям, какой-то особой теплоты, искренности, выразительности.
Многие отказывались верить, что они — творения этой совсем молодой русской. Она возмущалась: «Шесть лет, лучших шесть лет моей жизни я работаю как каторжник, не вижу никого, ничем не пользуюсь в жизни. Через шесть лет я создаю хорошую вещь (имелась в виду картина «Митинг»), и еще смеют говорить, что мне помогли! Награда за такие труды обращается в ужасную клевету!»
Болезнь дочери на время соединила ее родителей — втроем они отправились в Киев, в Лавру, молить Господа об исцелении. В простом платье, в платке на голове и со свечей в руке, Мария просила Бога дать ей еще хоть чуть-чуть времени на то, чтобы стать настоящей художницей, чтобы обрести славу, дать ей то, о чем она мечтала с детства… Однако Бог, видимо, ее не услышал. Когда Мария с матерью вернулись в Париж, ей становилось все хуже и хуже. И зеркало ее уже совсем не радовало — она видела себя в нем похудевшей и подурневшей. А вскоре ей стало трудно даже ездить к Жулиану. Сидя дома, она тихо плакала над своей неудавшейся судьбой. И вот тогда ее познакомили с молодым художником Жюлем Бастьен-Лепажем.
Они были очень разные, эти двое, русская богачка голубых кровей Мария Башкирцева и француз Жюль Бастьен-Лепаж. Жюль был далеко не аристократ — он родился в семье скромных крестьян в маленькой лотарингской деревне. Участвовал в франко-германской войне 1870 года, был тяжело ранен, потом жил в родной деревне. В 1875 году картина «Благовестие пастухам» имела большой успех — он стал вторым в конкурсе на Римскую премию. Пришло признание и известность. Он любил путешествовать — три года ездил по Англии, потом побывал в Алжире. И вот этот мсье Бастьен-Лепаж искренне восхищался ее работами, а когда ему что-то казалось неправильным, осторожно указывал на недостатки и слегка подправлял. Он, этот «маленький человечек» (Бастьен-Лепаж не отличался атлетическим сложением), стал ее большим другом. Они прекрасно друг друга понимали — ведь он тоже был очень болен, у него рак, его мучили страшные боли.
Они оба знали, что смерть их близка, но при этом были глубоко преданы искусству и страстно хотели работать. Мария всегда мечтала получить золотую медаль Салона. Какое-то время ей это не удавалось — ее картины не становились событием самой престижной выставки Парижа. Нет, критики и публика их всегда отмечали, но… И вот, наконец, заветная мечта сбылась — ей вручили медаль, и она была по-настоящему счастлива…
Летом 1884 года ее посетил известный критик, драматург и писатель Франсуа Коппе. В очерке, посвященном Марии Башкирцевой и опубликованном уже после ее смерти, в 1885 году, он писал: «Я видел ее только раз, видел только в течение одного часа — и никогда не забуду ее. Двадцатитрехлетняя, она казалась несравненно моложе. Почти маленького роста, пропорционально сложенная, с прекрасными чертами кругловатого лица, со светло- белокурыми волосами, будто сжигаемыми мыслью глазами, горевшими желанием все видеть и все знать, с дрожащими, как у дикого скакуна, ноздрями — Башкирцева с первого взгляда производила так редко испытываемое впечатление: сочетание твердой воли с мягкостью и энергии с обаятельной наружностью. Все в этом милом ребенке обнаруживало выдающийся ум. Под женским обаянием чувствовалась железная мощь, чисто мужская». Не меньшее впечатление произвели на Коппе и картины Башкирцевой: «Я увидел до двадцати начатых полотен, сотню проектов: рисунки, этюды, слепок статуи, портреты, заставлявшие вспоминать о Франце Хальсе, сцены, живо схваченные и перенесенные с улицы на полотно, большой набросок пейзажа — октябрьский туман, нависший над водою, деревья наполовину обнажены, пожелтевшие листья устилают землю… И во всем этом сказывалось и все сильнее проявлялось понимание искусства, в высшей степени оригинальное и искреннее, талант, в высшей степени личный, своеобразный».
Но заниматься любимым делом Марии становилось все труднее, и в это сложное время она нашла новое развлечение — затеяла переписку с Мопассаном. Она придумывала себе разные образы, и писатель, такой опытный знаток человеческой натуры, поддался на ее обманы. Получив одно письмо, он был уверен, что ему пишет старый университетский преподаватель, получив другое, — дама легкого поведения. Неудивительно, что Мопассан был заинтригован и в какой-то момент захотел встретиться с автором этих странных, порой очень тонких и умных, писем. И тогда Мария тут же прекратила переписку — встречаться с ним не входило в ее планы, да она, обреченная оставаться в своей комнате, просто уже не могла это сделать. Зато могла еще работать, и родственники оборудовали ей небольшую мастерскую, рядом с ее спальней. Там за работой она на время забывала о своей болезни и писала, писала… Ее картина «Митинг» попала на Салон 1884 года. Но это был уже ее последний Салон.
Иногда ее вывозили подышать воздухом в Булонский лес. Там она встречалась с Бастьен-Лепажем, которого не отпускали страшные боли. Укрытые пледами, они сидели в плетеных креслах и говорили об искусстве. Осень в Булонском лесу прекрасна, и ей хотелось запечатлеть эту красоту на холсте, этих детишек, которые играют рядом, элегантных парижан, прогуливающихся в парке. Ей хотелось запечатлеть на полотне жизнь…
О Башкирцевой теперь много писали, эта молодая русская художница становилась все более известной, наконец, к ней пришла слава, но это все Марии было уже не интересно, она думала только о новых картинах, о новых замыслах, которым так и не суждено было претвориться в жизнь.
31 октября ее не стало. Глядя на похоронную процессию из окон своего дома (они жили по соседству), Бастьен-Лепаж хотел написать картину «Похороны молодой художницы», но этот его последний замысел так и остался замыслом. У него уже ни на что не было сил. (Он ненадолго пережил свою подругу — умер через полтора месяца, 10 декабря.) Марию Башкирцеву похоронили на кладбище Пасси. Рассказывали, что Мопассан догадался, кто был автором столь заинтриговавших его писем, и однажды пришел на ее могилу. Постояв несколько минут в глубокой задумчивости, он якобы проговорил: «Это была единственная женщина, чей путь я усыпал бы розами, зная, что он будет так ярок и короток». Наверное, это легенда, но очень красивая легенда.
После ее смерти состоялось несколько ее персональных выставок — во Франции, Англии и Голландии. Люди, глядя на ее картины, думали об их несомненных художественных достоинствах и о таланте, ушедшем из жизни так рано.
Как-то Мария заметила в своем дневнике: «Что бы ни случилось, всегда следует быть в хорошем обществе». И она, несомненно, в хорошем обществе: рядом с ней покоятся представители не только аристократических семейств — Романовы, князья Гримальди, потомки Талейрана — но и люди, сыгравшие огромную роль в развитии мирового искусства — художник Мане, композитор Дебюсси. Она попала поистине в высший свет!
Так сложилось, что сегодня картины Башкирцевой — большая редкость. После нее осталось около 150 полотен, множество рисунков, небольшие скульптуры. В 1908 году ее мать перевезла много картин в Россию: часть в их имение Гайворонцы, часть передала в музей Александра III. В 1930–1932 годах некоторые картины Башкирцевой из Русского музея отдали в украинские музеи, еще несколько работ передали в Красноярск. Таким образом, в Русском музее осталось всего 8 живописных полотен и 13 рисунков Марии Башкирцевой. А потом началась война, и во время эвакуации Харьковской картинной галереи бесследно пропали 66 полотен Башкирцевой. Часть картин, хранившихся в Гайворонцах, сгорела еще в 1917 году, во время пожара в имении, уцелевшие погибли во время войны, при бомбежке села. Но часть ее полотен осталась в Европе, и сегодня они хранятся в лучших музеях мира, например, в Лувре. «Митинг», «Портрет натурщицы», «Жан и Жак» были куплены французским правительством на посмертной выставке художницы. Кстати, Мария Башкирцева — единственный русский художник, чьи картины украшают коллекцию Лувра. Есть ее работы и в собраниях Ниццы и Чикаго.
А вот у ее «Дневника» оказалась более счастливая судьба. В конце XIX века, когда он стал известен в России, в стране началась настоящее безумие — все просто сходили с ума по этой девушке. Ее трагическая судьба потрясла многих. Ей посвящали стихи и романы, выпускались открытки с ее картинами и цитатами из дневника. Брюсов признавался, что «ничто так не воскрешает меня, как дневник Башкирцевой. Она — это я сам со всеми своими мыслями, убеждениями и мечтами», а Хлебников писал: «Заклинаю художников будущего вести точные дневники своего духа: смотреть на себя как на небо и вести точные записи восхода и захода звезд своего духа. В этой области у человечества есть лишь один дневник Марии Башкирцевой — и больше ничего. Эта духовная нищета знаний о небе внутреннем — самая яркая черная Фраунгоферова черта современного человечества». Марина Цветаева зачитывалась дневником художницы и даже посвятила «Светлой памяти Марии Башкирцевой» свой первый сборник «Вечерний альбом». «… Марию Башкирцеву я люблю безумно, безумной любовью, — писала она. — Я целые два года жила тоской о ней. Она для меня так же жива, как я сама». Цветаева даже отыскала адрес матери Башкирцевой и некоторое время переписывалась с ней. Художнице посвящено одно из самых известных стихотворений Цветаевой — «Встреча»:
С той девушкой у темного окна
— Виденьем рая в сутолке вокзальной —
Не раз встречалась я в долинах сна.
Но почему была она печальной?
Чего искал прозрачный силуэт?
Быть может, ей — и в небе
счастья нет?..
А вот Чехову и Толстому «Дневник» Башкирцевой не понравился, да и трудно было бы ждать от них другой реакции — уж слишком молода была эта девочка, уж слишком сконцентрирована на себе, уж слишком жаждала она славы. И все это верно, но, как однажды заметила Мария Башкирцева, «искусство возвышает душу даже самых скромных из своих служителей, так что всякий имеет в себе нечто особенное сравнительно с людьми, не принадлежащими к этому высокому братству». В Марии Башкирцевой, ставшей большой художницей и прожившей всего 26 лет, несомненно, было много особенного.
В одном из залов парижского Люксембургского музея стоит чудесное творение известного французского скульптора Лонжелье, оно посвящено всем гениям, умершим рано, но сумевшим обрести бессмертие. Скульптура эта так и называется — «Бессмертие». У ног ангела смерти полулежит умирающий юноша, символ безвременного ухода, символ жизни, отданной Прекрасному. Он с грустью смотрит на табличку — на ней высечены имена великих людей, которым не суждено было прожить долгую жизнь. На этой табличке, среди восьми французских имен, высечено одно русское — и это имя Марии Башкирцевой.
Источник: журнал «Смена» №9 2017г.